Надина коза
Шрифт:
Нянечка не устроила у себя арсенала и не отобрала оружия, не подозревая, что для игры в «Робинзона» это тоже необходимая принадлежность.
Как всё началось хорошо и весело!
Рассмотрев козу со всех сторон, заставив её ходить и блеять, Андрей кивнул головой и сказал:
— Хорошая штучка!.. Голос-то у неё где? — он нахмурил свои красивые брови и, подумав, сам себе ответил. — Ага! Понимаю — тут, под голубым галстуком… Да, — он растягивается и собирается как гармония… Хорошо! Примем к сведению.
Ломберный стол был повален на пол, ножками вверх, он изображал плот, на котором, упираясь палкой в пол, плыл одинокий печальный Робинзон с разбитого корабля. С ним были только оружие, припасы, порох и коза, которую он спасал с разбитого корабля.
— Не надо! Не надо! — завизжала Надя во всё горло.
— Вот глупая! — заметил Робинзон. — Разве ты не понимаешь, что за ветром я ничего не слышу?.. Федюк, дуй сильнее!..
Федя был багровый от усилий, в это время козу подняли, и Надя перестала волноваться.
Из пальто мальчиков Робинзон выстроил теперь палатку, он жил там со своей собакой (Лыска выступила на сцену), коза паслась возле, на зелёном сукне, и вот, в отряде диких, который теперь переселился в самый дальний угол комнаты, отгороженный несколькими поваленными стульями, что изображало те лодки, на которых приехали дикари на этот остров, начался необыкновенный гам и шум: дети плясали воинственный танец и пели страшные воинственные песни, вроде:
«Ого-го, съем! Ого-го, всю кровь выпью! В черепе буду кашу варить!» и т. д.Всё это выкрикивали мальчики, которым Надя вторила с восторженным видом, стараясь перенять голос их и жесты. Их пленники — Ипполит и Феодор лежали связанные, костёр был сложен, ножи наточены; тут произошло небольшое разногласие: Федя, по роли, был Пятница и должен бежать от диких, чтобы спастись у Робинзона; Ипполита же решили зажарить и съесть, но он решительно противился этому, объясняя, что, когда человека съедят, то его уже нет, а он желает продолжать играть. Евгеша и Викторушка не могли с ним справиться, он так дрался ногами, что чуть не разбил им нос. Завязалась такая свалка, что Робинзон, быстро превратившийся в старшего брата Андрея, перескочил через стулья и объяснил, что если Ипполит не даст себя сжарить, то он немедленно выгонит его из игры, если же, напротив, — он будет съеден, то никто не помешает ему продолжать играть, так как теперь его имя Боевое перо, ну, Боевое перо и съедят, а он будет потом продолжать играть под названием Змеиный зуб, и это будет он же, но совсем другой дикий, который приедет с новыми лодками и начнёт настоящую войну против Робинзона.
Этим объяснением было всё кончено: Ипполит покорился своей участи, Робинзон снова мирно гулял по полю с козочкой, которая весело блеяла. Игра шла дальше: Федя был уже Пятницей, растерзанное, помятое Боевое перо, т. е. Ипполит, был съеден, дети долго и громко чавкали, а он в то время ушёл от них и затем приехал обратно, верхом на стуле, объявляя, что к ним приплыл на помощь Змеиный зуб, и вся партия дикарей, вооружённая палками и копьями, бросилась вперёд и вступила в борьбу с поселившимся на острове Робинзоном; завязалась страшная схватка, имущество Робинзона было расхищено, палатка разнесена, и наконец, всё действие сосредоточилось на козе: это была самая ценная добыча; Робинзон отбивал её и уносил, прикрывая своим телом, Пятница-Федя помогал ему, но, не успевая на своих толстых, коротких
— Нянечка, нянечка! — вырвалось у неё криком. — Ка-за! Ка-а-за-за-за!
Крик её был до того неистов, что мальчики очнулись и подбежали к сестре: у одного в руках была ножка, у другого — часть бока, бубенчики, рожки. Андрей держал голову с частью голубого банта, из-под которого торчала изогнутая, переломанная пружина, та самая, которую он решил «принять к сведению». Андрей швырнул эту голову девочке в ноги и крикнул оскорблённым голосом:
— Я так и знал, что эта девчонка испортит нам всякую игру, мало ли какие случайности бывают на войне — людей убивают… — и, подняв с полу сестру, он приказал. — Держи передник, на… вот твоя коза… — он сложил ей все изломанные части игрушки, провёл за плечи через классную, вывел за городские ворота, снова щёлкнул ключом, и до плакавшей девочки долетел его крик:
— Ребята, по местам! Начинается война!
— Нянечка, нянечка! Ка-за, ка-за-за-за! — огласился коридор новым воплем, и когда няня, обезумевшая от страха, подбежала к Наде, она стояла перед ней грязная, опухшая от слёз, лента исчезла с её головы, и рыжие локоны вихрами торчали во все стороны. Батистовое платьице, беленькое с голубыми горошинками, представляло из себя одни лохмотья, сквозь дыру передника выглядывала одна козья нога.
— Господи! — могла только вскрикнуть няня, схватила Надю на руки и помчалась в детскую.
В детской было полутемно; в углу, у образа Божьей Матери, горела лампада, да на столе, около няни стояла свеча, заслонённая от Нади какою-то картинкой. После катастрофы с козой, няня умыла её, причесала, убаюкала и уложила в кровать, но теперь девочка проснулась и… снова залилась слезами.
— Господи Ты Боже мой! Вот горе нажили себе! — вздыхала Софьюшка. — Ну что я буду делать: захворает дитя, и барыни как на грех нет дома, пойду хоть папеньку просить, чтобы пришёл её утешить.
Няня вернулась в детскую с отцом. Надя, заслышав его шаги, уже выхватила спрятанные под подушкой козьи ножки и рожки и протягивала их отцу, не имея сил высказать своё горе.
— Это что ж такое? Это от той козы, что прислала бабушка? Ах, они, разбойники. Ты говоришь, нянечка, Андрюша?
— Где их, батюшка-барин, разберёшь! Видно, все шестеро рвали, вы посмотрели бы, на что сама барышня была похожа, одних волосиков я с шейки целый пучок сняла, должно быть и с ними-то они не лучше поступали.
— Ну, ну, няня, будет! Наши мальчики никогда не ударят сестру.
— Ударить-то не ударят; когда они в себе, так даже с полным уважением к барышне, а уж только как они в войну заиграют, ну тогда уж не попадайся, — с меня голову сорвут, не то что с ребёнка… Как у них стены в комнате стоят — не знаю!
— Так как же: ты играла в войну? А коза кем была? Барабанщиком, что ли?
— Мы не в войну играли, в Робинзона…
— Ну-у! И Робинзон съел свою козу?
И, мало-помалу, вопрос за вопросом, отец достиг своего: он заставил девочку говорить, представлять, смеяться и, воспользовавшись минутой, когда слёзы Нади прекратились, он велел няне позвать всех мальчиков. Несмотря на ту храбрость, с которой Андрюша вывел сестрёнку из классной, положив ей в передник остатки козы, ему в душе было очень стыдно и жаль девочку, и теперь, когда их всех позвали в детскую, он подошёл к сестре и поцеловал её: