Надоело говорить и спорить
Шрифт:
Если огнем полыхает закат, – пишет В. Гин, – то значит, жди ветра с утра. Как говорится, народная примета. Далее: Если глаза твои в окна глядят, то значит, в дорогу пора. Вот уж совершенно не значит. Если грустен, то это пройдет, как в мае проходят дожди. По моим наблюдениям, дожди в мае не проходят, а только начинаются. Но если устал и духом упал, значит, удачи не жди. Вот те раз! Люди устают, и еще как устают, а все ждут удачи. Хорошо, что они, возможно, не знают того, что открыл В. Гин.
Это был первый куплет. Второй.
Если ты в жизни друзьями
Много нелепостей в этой песне. Но печальней всего отсутствие мудрости. Я далек от мысли делать для автора этой песни какие-то обидные выводы, да и права за собой такого не желаю иметь, знаю, что он сочинитель нескольких хороших песен, но несерьезность рассмотренного произведения только удивляет.
Еще более удивительные открытия можно сделать в двух текстах М. Рябинина на музыку Е. Барыбина, один из которых озаглавлен по-библейски незатейливо: «Все приходит» («Песня-74, сентябрь», редактор Э. Финкельштейн), а второй коротко и ясно: «Это так» («Песня-75, июнь», ред. А. Юсфин). Цитирую оба текста строчку за строчкой.
«Это так»: Под луной ничто не вечно. Это так.
«Все приходит»: Все приходит и уходит (так и хочется добавить: а в тюрьме моей темно).
«Это так»: Ох, как время быстротечно. Это так.
«Все приходит»: Но жить на свете нам не зря дано.
«Это так»: Оглянуться не успеешь, это так. Ты уже чуть-чуть стареешь, это так.
«Все приходит»: Мы на то и люди, что живем и любим.
«Это так»: А земля все также молода и еще прекрасней с каждым днем.
«Все приходит»: Мир огромен и прекрасен, небосвод над нами ясен.
«Это так»: Ла, ла, ла.
«Все приходит»: Лай, лай, лай.
Честно говоря, просто теряешься от обилия и щедрости образов, мыслей, рифм, от замысловатости приемов. И какая невыносимая бодрость – лай, лай, лай! И какая железная логика: «Человек, для других живи, будешь достоин большой любви!» Вот он, наконец, раскрыт секрет настоящего чувства! Которые не для других, те могут и не стараться.
Я пытаюсь представить себе аудиторию, которой были бы просто милы рассматриваемые строки. Кто какую глубину откроет в том, что «мы на то и люди, что живем и любим»? Кто, бродя бессонными ночами по мокрому асфальту, будет в радостном исступлении шептать: «Жить на свете нам не зря дано»? Что это вообще означает? Как будто не было до М. Рябинина ни Исаковского, ни Есенина, ни Прокофьева, ни Фатьянова.
Есть песни-однолетки. Они создаются, не претендуя ни на что большее, чем на самих себя. У этих песен
Мы ушли от «Королевы красоты». Хорошо бы нам уйти и от королевы пустоты. И дело здесь зависит не только от поэтов и композиторов, не только от худсоветов, но и от многих наших коллег редакторов и журналистов, дающих песне путевку в жизнь на радио и телевидении, в издательствах, газетах и журналах.
Тяга к песне. Мне приходилось видеть под Куйбышевом во время песенных фестивалей, проводимых куйбышевским обкомом ВЛКСМ, аудитории, насчитывавшие по двадцать тысяч человек! По своему составу это была очень разнообразная публика – и рабочие ВАЗа, и куйбышевские студенты, и камазовцы. Но как точно реагировала эта самая разнообразная аудитория! Как трогает сердца разных людей верно сказанное в песне слово! Я не могу сказать, что «уровень требовательности сегодняшнего любителя песни возрос». Он не возрос. Он стал необычайно высок.
Время делает песни. Это правда. Но и песни немного делают время.
1975
Пик Шукшина
2 июля 1977 года группа альпинистов из московского «Спартака» (руководитель Аркадий Мартыновский, старший тренер Владимир Кавуненко) в районе юго-западного Памира совершила восхождение на безымянную вершину высотой 5500 метров. По праву первовосходителей альпинисты назвали вершину пиком Василия Шукшина.
…От города Ош, от его дрожащего в знойном мареве горизонта, через семь высокогорных памирских перевалов, через плоскую безжизненную пустыню Маркан-Су, вознесенную на четыре километра под самое небо, по всему великому Памирскому тракту, а потом по опасным дорогам вдоль реки Шах-Дара нужно добраться до небольшого кишлака Сейж. Оттуда по старой тропе, по висячим мосткам над грохочущей водой, пересекая следы снежных барсов, мимо поражающих воображение гигантских стен вершин Павла Лукницкого и Ашам нужно подняться в каменистую чашу небольшой долины, которую замыкает массивная, кряжистая вершина. Вокруг горы, на которые ни разу не ступала нога человека. На земле такие места встречаются не часто.
Еще в Москве и потом в самолете, на автомобиле, во время переходов мы не раз говорили об этой вершине. Мы ни разу еще не видели ее, только знали, что она существует. Мы – строители и служащие, рабочие и инженеры – были не только альпинистами. В той, оставленной нами на два месяца равнинной жизни были мы и кинозрителями. Никто из нас не был знаком с Василием Шукшиным. Но все мы преклонялись перед его творчеством. Ранним утром 1 июня вершина, которую мы решили назвать его именем, открылась перед нами.
Это была мощная, коренастая гора, к которой сбегалось несколько гребней. В ней не было картинного изящества альпийских суперкрасавцев, в ней не было и мрачности развалин старых замков, на которые так похожи малые горы Европы. Это была прочная лестница в небо со стенами, вкосую исполосованными следами жутких тектонических сдвигов, с крутыми снегами и льдом, с гребнями, подобно гигантским пилам подбегающими к его склонам. Только с одной стороны – с северо-запада – путь к пику Василия Шукшина относительно прост, к его вершине ведут огромные снежные поля многокилометровой ширины. По ним двумя группами мы и поднялись на вершину, сложили памятный тур и оставили в нем записку.