Надоело говорить и спорить
Шрифт:
Этот фельетон написан против пошлости и безвкусицы, пустившей довольно глубокие корни в песенном спортивном быту. Но дрянные песни не искоренишь статьями и разговорами. Их можно искоренить только другими песнями – хорошими.
1959
Автор песни Рассказ
Василий Николаевич проснулся оттого, что снизу шел густой табачный дым. «Опять курят», – подумал он и недовольно повернулся на другой бок. Но заснуть ему так и не удалось.
За окном
В одном купе с Василием Николаевичем ехали альпинисты. Беспокойная это была публика! Обедали они, например, так: привязывали к потолочному вентилятору веревку, на нее подвешивали ведро с помидорами, клали на стол соль, две буханки хлеба и поочередно брали помидоры из болтающегося ведра. И были страшно довольны. А что хорошего? Ни пройти, ни проехать. После обеда альпинисты укладывались на свои полки и молодецки храпели до вечера. Вечером, когда всем нормальным пассажирам надо бы на покой, они просыпались, доставали гитары, пели песни, рассказывали какие-то смешные, на их взгляд, истории, словом, до утра мешали спать.
Василий Николаевич вздохнул и сам было потянулся за папиросой. Неожиданно раздались аккорды гитары и кто-то негромко запел:
Где снега тропинки заметают,
Где лавины грозные гремят…
Василий Николаевич прислушался. Ему вдруг стало не по себе. «Не может быть, – подумал он. – Не может быть!» А молодой голос продолжал:
Помнишь, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага,
Помнишь гранату и записку в ней
На скалистом гребне для грядущих дней…
Василий Николаевич спрыгнул с полки и вышел в пустой коридор. Сонная степь проносилась за окнами вагона. Глухо стучали колеса. А из приоткрытой двери купе звучала песня.
Василий Николаевич закурил и прислонился виском к холодному стеклу…
Как это было давно!
…Сначала ему вспомнился снег. Снег на вершинах гор, на стволах сосен, в валенках. Снег, засыпавший землянку так, что в нее можно было только вползать. Снег сыпучий, в котором можно утонуть, как в воде, снег, закаленный жестокими ветрами, твердый, как клинок. Тяжелая тогда была пора. Был Василий Николаевич совсем молодым пареньком, и звали его Васей, просто Васей. Маленькая саперная часть, в которой он служил, уже целую неделю стояла у подножья Эльбруса. Связь была нарушена. В штабе армии эту часть, очевидно, считали погибшей.
Головные отряды фашистской дивизии «Эдельвейс» шли вверх по ущелью Баксана. Как далеко они продвинулись, никто не знал.
После многих неудачных попыток связаться с соседними частями созвали открытое партийное собрание. Речь шла не только о решении своей собственной судьбы – это был суровый разговор о войне и судьбе Родины.
Постановили: никуда из Баксана не выходить, заминировать дорогу, драться с врагом до последней возможности.
В тесной землянке было жарко.
Командир саперов старший лейтенант Самсонов, держа руки у раскаленной печки, тихо говорил:
– Другого решения я и не ждал. Но мы не знаем, где враг. Нужна разведка. Идти по долине навстречу немцам – бессмысленно. Тропа у нас только одна, и никуда с нее не уйдешь. Может, ты, Роман, предложишь что-нибудь?
Сержант Роман Долина поднялся с нар. До войны он занимался альпинизмом и хорошо знал район Эльбруса.
– Надо идти наверх, – сказал он. – Есть вершины, с которых долина Баксана просматривается на 30 – 40 километров.
– А много ли времени потребуется на восхождение? – спросил Самсонов.
– Сейчас скажу… Так… Значит, восемь часов подъема и часа три спуска. Короче, если завтра с утра выйти, то к вечеру, часам к девяти, можно быть уже здесь. Но это при хорошей погоде и видимости.
– Понятно, – сказал Самсонов. – Кто хочет идти с Долиной?
В землянке зашумели.
– Братцы! – гаркнул Роман. – Все равно с собой никого не возьму: альпинистов нет, а лишний человек мне, честно сказать, обузой будет.
– Я спрашиваю, кто хочет идти с Долиной? – спокойно повторил Самсонов.
Все замолчали. Долина примирительно кашлянул и сказал:
– Давайте, пожалуйста… Тогда уж пусть лучше Васька маленький идет…
Рассвет застал их на пути к вершине.
– И на что я тебя взял? – рассуждал Долина. – Конечности у тебя малогабаритные, силы – никакой… Минер ты, прямо скажем, средненький. Так себе минер…
– Ты за себя беспокойся, – огрызнулся Вася.
– Желчи много в тебе, Василий Николаевич, – усмехнулся Долина. – Потому ты и желтый такой. А желчь самым прямым образом происходит от злости. Вот возьми, к примеру, меня – я розовощекий, статный, красивый человек. А все почему?..
Долина вдруг остановился.
– Видишь тот гребень?
– Вижу.
– Так вот по нему мы поднимемся на вершину. А когда спустимся, выдам тебе справку, что ты совершил восхождение на вершину второй «а» категории трудности. После войны значок альпинистский можешь получить.
– Да отстань ты!
– Не хочешь? А то носил бы его на правой стороне груди вместе с многочисленными орденами и медалями. Весь колхоз ходил бы смотреть…
Так подошли они к гребню. Скалы круто уходили вверх.
– Носки на тебе шерстяные есть? – спросил Роман.
– Есть.
– Снимай.
– Зачем?
– Снимай, говорю. Руки поморозишь.
…Свирепый ветер толкал Василия в бок. Занемели руки в шерстяных носках. Камни, иногда срывавшиеся из-под ног, стремительно уносились в белую преисподнюю, рождая там грохочущие взрывы снежных лавин.
Только к вечеру разведчики добрались до вершины. Она оказалась куполообразным плато, на котором могли бы разместиться человек двадцать. Далеко внизу в серо-фиолетовой глубине плавали молочные облака.