Наджин. От войны к свободе в инвалидной коляске
Шрифт:
Единственная пора, когда мне нравилась наша крыша, это когда наступали летние ночи. Мы все спали на крыше, окруженные густой темнотой; свежий ветерок из пустыни приятно холодил щеки. Я любила лежать на спине и глядеть на звезды, которых было так много и которые были так далеко. Они разливались по всему небу, будто мерцающая тропа. Глядя на звезды, я мечтала стать астронавтом, потому что в космосе можно парить в невесомости и ноги там не нужны.
Интересный факт, который я узнала не так давно, состоит в том, что в космосе невозможно плакать. Из-за нулевой силы притяжения слезы не будут падать, а будут собираться на глазах как водяной шарик, а потом расползаться по всему лицу, так что лучше не плакать.
2. Стены Алеппо
Алеппо,
Люди всегда смотрели на меня по-другому. Мои сестры – настоящие красавицы, особенно Насрин с ее длинными блестящими волосами цвета красного дерева и белой кожей, которая на солнце слегка покрывается веснушками. А я – ну, я больше похожа на аравийку, у меня большие передние зубы, мои глаза постоянно крутятся во все стороны, а очки вечно спадают на нос. И это еще не все.
Может, из-за того, что Айи была в возрасте, когда рожала меня (ей было целых сорок четыре года), я родилась слишком рано – раньше на сорок дней. Моему мозгу не хватило кислорода, и произошло что-то неладное, в результате чего мозг теперь посылает неверные сигналы моим ногам, и они как будто живут своей собственной жизнью. Когда я разговариваю, они дрыгаются, коленки выворачиваются в обратном направлении, пальцы скручиваются, пятки поднимаются вверх, и я совершенно не могу ходить. То есть могу, но такое впечатление, что я постоянно пытаюсь встать на цыпочки. Еще мои ладони и пальцы выкручиваются в обратном направлении, если я теряю концентрацию. Все мои странности напоминают китайских «рыбок судьбы», что сворачиваются в трубочку и их невозможно расправить.
Когда мои родители увидели, что у меня не получается ходить, как у других детей, они отвели меня к врачу, который сказал, что в моем мозгу отсутствует какая-то важная связь и что она образуется годам к пяти. Он посоветовал родителям давать мне много белка и кальция. Моя мама заставляла меня есть яйца и делала мне витаминные инъекции, но мои ноги по-прежнему отказывались работать. Мы обошли кучу врачей. Даже мой брат Шиар звонил из Германии и дал родителям адрес специалиста в Алеппо, к которому меня нужно было отвести. Специалист уложил меня в машину МРТ, которая была похожа на пластиковый гроб. После этого он сказал, что у меня что-то такое под названием «дефицит баланса», один из видов церебрального паралича. Я этих длинных слов не понимала, но видела, как были напуганы Айи и Яба. Затем врач сказал, что мне нужны операция и физиотерапия.
Так как Манбидж был забытым Богом пыльным местом, а еще, возможно, из-за стай диких собак и кошек, я заболела астмой, да так сильно, что кашляла до посинения. Когда мне было четыре, мы переехали в Алеппо, где я могла получать качественную медицинскую помощь и где моя сестра Нахда и брат Бланд могли пойти в университет. Нахда была такой умной, что стала первой среди студентов, и она была первой девочкой из нашей семьи, поступившей в университет. Нахда изучала право, и я думала, что она станет знаменитым адвокатом.
Алеппо – это историческое место и самый большой город в Сирии. Некоторые даже говорят, что это самый старый город в мире. Там можно раздобыть все что угодно. Мы жили в курдском квартале Шейх Максуд на северо-западе; он находился на возвышении, с которого открывался чудесный вид на весь город с его каменными зданиями, сиявшими миндально-розовым цветом в лучах вечернего солнца. В центре, на холме, стояла крепость, обнесенная стеной, которая сторожит Алеппо уже, наверное, тысячу лет.
Наш новый дом был теперь на пятом этаже дома номер 19 на улице Джорджа Аль-Асвада; улица эта названа в честь христианина, который раньше владел здесь землей. Около десяти процентов населения в нашем районе были христианами, и христианское кладбище располагалось совсем недалеко.
В Алеппо мне нравилось больше, чем в Манбидже, потому что здесь не было никаких собак и кошек, царапающих крышу и воющих на ней, и там не было страшного темного дерева, из-за которого я раньше пряталась под одеялом. А еще теперь у нас была большая квартира с четырьмя комнатами,
Мои братья Шиар и Фархад жили за границей, а Мустафа остался в Манбидже управлять компанией, которая занималась бурением водяных скважин, что было прибыльным бизнесом, так как районы были засушливыми. В начале все мои сестры жили с нами в Алеппо, но затем Джамила, Нахда и Нахра по очереди вышли замуж (и каждый раз я плакала!). После свадьбы Джамилы, когда к нам домой пришли люди поздравить жениха и невесту, я сидела на диване и пристально глядела на нашего двоюродного брата Мохаммеда, за которого она выходила замуж. И пусть у Джамилы был тяжелый характер – она могла взорваться, особенно если кто-то вмешивался в ее дела по дому, но так же быстро и успокоиться, как порыв ветра, – я знала, что она добрая; она всегда заботилась обо всех нас.
После замужества Джамилы в семье из детей остались я, Бланд и Насрин. Бланд и я спали в гостиной, с нами спал и Мустафа, когда приезжал в Алеппо. А у Насрин была своя крошечная комната.
В доме, где мы жили, было шесть этажей, но на тот этаж, что над нами, был наложен арест, поэтому мы были выше всех. В нашем доме все были курдами, но приехали они из других городов. У наших соседей по этажу было много детей – четыре девочки, Парвен, Нермин, Хемрин и Таллин, и один мальчик, Кава, самый младший из всех. Я их любила, но, когда мы играли вместе, чувствовала себя слабым звеном. Я всегда оставалась далеко позади, что и понятно при моих ногах, и к тому же я выглядела как заяц благодаря своим большим торчащим зубам. У другой семьи, жившей двумя этажами ниже, была черепашка, которую они иногда приносили наверх. Мне нравилось держать ее на коленях, и я часто оставалась с ней, пока другие дети бегали. В их играх и в их мире я никогда не была желанным гостем, и мне никогда не было комфортно с ними.
Заменой общения с другими детьми для меня стал телевизор. Я смотрела все подряд, но особенно любила диснеевские мультфильмы. Моя семья очень любила футбол, так что мы смотрели его все вместе. Когда мне было восемь лет, у нас появилась спутниковая тарелка, и я смогла смотреть документальные фильмы про историю и науку. Гораздо позже, когда мы приобрели компьютер, я открыла для себя Google и начала собирать каждую частичку информации, до которой могла добраться. Спасибо вам, Сергей Брин, я была бы счастлива однажды встретиться с вами.
В Алеппо я пошла в центр физиотерапии по названием «Братство». Он выглядел как традиционный сирийский дом с большим двором, во дворе были качели и фонтан. В доме не было лифта, и мне каждый раз приходилось буквально тащить себя по лестнице, хватаясь за перила. Терапевты центра улыбались мне; они заставляли меня выполнять всякие сложные упражнения, например тренировать чувство баланса при помощи резиновых мячей. С помощью устройства, которое закреплялось вокруг моей талии и тянулось к ногам, меня пытались заставить встать прямо. Мне казалось, что это выглядит примерно так же, как в камере пыток Асада.
В «Братство» я должна была ходить два раза в неделю, но меня постоянно настигали приступы астмы, и я попадала в больницу так часто, что доктора там начали меня узнавать. Приступы всегда начинались к середине ночи, и иногда из моих хрипящих легких вылетали такие звуки, что Айи думала, будто я умираю. Ласковая Джамила всегда успокаивала меня. После того как она вышла замуж и покинула наш дом, за мной ухаживали Бланд и Насрин. Казалось, что все на свете может спровоцировать мои приступы. Самым худшим был дым от сигарет – почти все мужчины и даже некоторые женщины в Сирии курят. Никому не разрешалось курить в нашей квартире, но я могла учуять этот запах хоть с первого этажа. К моему огромному сожалению, приступы постоянно случались на праздники – из-за них мне пришлось пропустить четыре фестиваля Ид аль-Фитр, так как я лежала в госпитале.