Наедине с собой

Автор этой книги – историк по образованию, журналист по профессии. Свою профессиональную жизнь Галина Борисовна начинала в «Литературной газете», где печатались ее первые репортажи, статьи, очерки.

Человек и становление его духовного мира, парадоксы нашей психики, эмоциональное осмысление того нового, что несет с собой научно-техническая революция, нравственные аспекты науки – вот круг вопросов, волнующих молодого литератора.

Башкирова Г. Б.

Наедине с собой. Издание второе.

М., «Молодая гвардия», 1975.

Художник Ю. Аратовский

Что

мы знаем о себе, о секретах собственной психики? До конца ли мы реализуем возможности, отпущенные нам природой?

Можем ли мы научиться прогнозировать свое поведение в горе и в радости? А в катастрофе, в аварии, наконец, просто на экзамене? А что нам известно о том, как формировался в веках психический склад личности? 0 том, что такое стресс и как изучают его психологи?

О поисках и надеждах, удачах и сомнениях молодых советских психологов, о прошлом и будущем науки о человеке рассказывает эта книга.

«Если бы на небе исчезли звезды, интересно, какой бы стала психология людей?» – спросил один писатель. И сам себе ответил: «Наверное, немного другой».

Звезды сопутствовали человеку на протяжении всей его жизни. Без них странно, без них страшно. Без них мы в самом деле стали бы в чем-то другими. А может быть, уже стали? Из жизни жителя большого города звезды исчезли с появлением уличного освещения. Встречи с ними случайны и пугающи. Чем отличается психология бухгалтера от психологии геолога, и какую роль в этом играют звезды?

Ну а если исчезнут не звезды, а ставшие для нас столь же привычными телефон, железные дороги, самолет?

Мы живем в мире, где все время что-то меняется, где, вытесняя привычное, все время рождается новое – новые виды транспорта, новые способы коммуникаций. Как это происходит в психике человека: встреча с новым, прощание со старым? Мы же не просто утилитарно используем достижения научно-технической революции: мы живем и работаем в этом непрестанно меняющемся мире.

…Человеку трудно успевать осмысливать перемены, которые несет с собой научно-технический прогресс. Попробуй осмысли! Приблизительно раз в десять лет век, в котором мы живем, меняет свое название: век радиоэлектроники, век кибернетики, век атомной энергии, век биологии, век освоения космоса. Название века как бы предупреждает: именно здесь происходит сейчас самое значительное, именно сюда следует направить молодые и энергичные силы.

Наука неутомимо разгадывает тайны. Раскрываясь, тайны начинают нам служить, приносят комфорт, но почему-то не сообщают ощущения всемогущества. Наоборот, лишний раз убеждают: об окружающем нас мире мы успели узнать гораздо больше, чем о самих себе, – ощущение, пришедшее к человечеству только в XX веке. (Может быть, за одно это стоит быть благодарным науке.)

Это XX век со всей ясностью обнаружил, что мир человеческой души не напоминает собой часовой механизм. Это XX век отказался от детерминизма в толковании человеческих поступков. Люди с удивлением узнали о себе множество вещей, непонятных рациональному сознанию XIX века. Из огня XX века люди вынесли алогичное, казалось бы, убеждение, что огонь не всесилен, что есть идеи, побеждающие смерть.

…Мы так любим охотиться за тайнами: частицы, античастицы, разбегающиеся галактики, дрейфующие материки…

Главную тайну мы задеваем плечом, когда садимся утром в автобус.

Каждое утро ровно в восемь Лев Сергеевич заводил одну и ту же пластинку. Раз, другой, третий, на полную мощность радиолы «Эстония». Мужественный баритон перекрывал шум соседнего кузнечного цеха и гудки проходящих тепловозов. А мы опали, делали вид, что опали. Тогда Лев Сергеевич выключал музыку и деликатно стучал по очереди в каждую дверь. В ответ недовольно поскрипывали полки. И все-таки без четверти девять мы были в салоне, уже умытые, еще голодные, но в белых халатах.

Без десяти девять приходил первый машинист. Без пяти – второй. Один сразу попадал в руки лаборантки Люды. Она уводила его на «бегущую ленту», прилаживала на руках и ногах электроды, подставляла скамеечку. Второго машиниста усаживали в моем купе. Там стояли два письменных стола, магнитофон и жестяные «эмоциональные» таблицы. Таблицы были прикрыты аккуратными занавесочками. В моем купе шли эксперименты на эмоциональную устойчивость.

В десять приходил первый диспетчер. Он сидел в салоне и играл в игру «Пять».

Кончалось все это поздно. Последний испытуемый уходил в десять часов вечера. И тогда становилось совсем тихо. Остро пахло мазутом, остывающим металлом, рельсами. Пахло дорогой. И еще борщом с фасолью: проводник Алексей Ефимыч варил его каждый день.

Вот уже неделю вагон стоял в депо Львов – Запад возле малого поворотного круга, куда сходятся рельсы из разных цехов. Локомотив приходит на круг, а потом его поворачивают и загоняют на ремонт куда нужно.

В депо душно, но под солнцем было бы еще хуже; зато здесь рядом буфет, душ и все необходимое. Вагон наш красивый, брусничного цвета, и по бруснике золотом буквы: «Вагон-лаборатория, ВНИИЖГ».

Но почему вдруг вагон? Почему не тихая жизнь, как во всех психологических лабораториях?

Мы въезжали прямо в солнце. Только что был Чоп и замок на горе возле Мукачева, а в замке том не музей, не отель, а школа юных механизаторов. В этот предзакатный час в глубине огромного двора, где во времена былые укрывалось все население города, сидит с самодельным мольбертом мальчик (вчера он там был, и позавчера, и показывал мне свои работы), сидит и рисует эти, такие жестко-суровые отсюда, из окна локомотива, стены, эту пустынность. Замок промелькнул и исчез. И снова поплыло ухоженное, обжитое Закарпатье.

Только что все это было. А сейчас лицо у машиниста такое, как будто он и есть электровоз, как будто он один тащит на себе в гору все четырнадцать вагонов. Вверх, вверх к перевалу взбирается состав, а тут еще встречный ветер, и лишь недавно прошел ливень, и на лбу у Георгия Георгиевича испарина, и он совсем не шутит и не объясняет мне ничего. И вот уже нас подцепили к тепловозу (одному локомотиву не справиться с такой высотой), и дым разъедает глаза.

Внезапная темнота знаменитых карпатских тоннелей, и вот «Слушайте, сейчас будет толчок!» – и мы уже падаем вниз, и сердце тоже падает, и Георгий Георгиевич с помощником Игорем улыбаются, глядя на мою растерянную физиономию: «А ну-ка посмотрим, какая погода по эту сторону Карпат», – и ручьи, которые текли нам навстречу, уже бегут прочь, вниз, и совсем другие цветы, и совсем другие деревья, и дикие голуби, горлинки, взлетают из-под колес.