Наедине с собой
Шрифт:
Михаил кипятится, аж брызги изо рта, словно из чайника без свистка, летят. И уже грозится всех
поставить на уши. Я «проявляю благоразумие»:
– А может, хрен с ними, с правами?
– С какой стати?
– Ну, ты поднимаешь шум, а врачи, обидевшись, не пожелают признавать ошибку. Наоборот, будут упорствовать в своем первоначальном вердикте. Как ты докажешь, что это не так. И кому
поверят: государственному человеку или… наркоману? А обстановка в республике по отношению
к
Внимать моим рассуждениям Михаил не стал. Более того, позвонив и отменив какую-то встречу, настрополился ехать в диспансер. Я вызвал служебную машину и изъявил желание составить ему
компанию. Без малого полчаса пути, пока мы катили по городу, в салоне не прекращались
возмущенные возгласы Михаила, перемежаемые моими поддакиваниями. Лишь когда до
диспансера оставалась сотня метров, я вытащил из кармана настоящую справку и признался в
розыгрыше.
Можете не сомневаться: и всю дорогу назад в салоне стоял все тот же ор. Только уже не
перемежаемый моими поддакиваниями.
***
Оптимистичная индийская мудрость гласит: «Смерть не уничтожает человека, она только делает
его невидимым».
Трагизм же ситуации в том, что для самого себя – тоже.
***
Очередные цэковские посиделки в узком кругу: к первому секретарю С. Ниязову приглашены
шесть главных редакторов ведущих изданий республики (поскольку мой уже несколько месяцев
как в больнице, «Туркменскую искру» представляю я). Единственный пункт совещания – что
делать с оппозицией? Которая, по словам Сапармурата Атаевича, обнаглела до того, что не только
провела несколько митингов, но и пробилась со своими идеями на страницы печатных изданий, руководство которых не проявило (в этой части больше всех досталось «Агитатору
Туркменистана»).
Первый секретарь настаивал, чтобы в газетах и журналах фамилии оппозиционеров не появлялись
ни под каким соусом. Присутствующие молча кивали головами. Мне же позиция С. Ниязова
казалась совершенно неправильной, особенно в духе курса Горбачева на гласность. Я об этом и
заявил вслух.
Хозяин кабинета словно не слышит. И продолжает курс на «не пущать».
Я смягчаю свою позицию и говорю:
– Давайте, в таком случае, давать две точки зрения. Под любой статьей оппозиционной
направленности публиковать компетентное мнение ученого, партийного работника.
И на эту реплику со стороны первого секретаря – ноль эмоций. Совещание, вернее его монолог, продолжается. В самом конце С. Ниязов обращается к сидящим:
– Вопросы есть?
– Есть! – снова не сдерживаюсь я. –
болезнь внутрь, от этого она не исчезнет. И аукнется еще как!
Первый остановил на мне долгий изучающий взгляд:
– Ну, если я не могу найти понимания по принципиальнейшим вопросам у своего главного
редактора, то не знаю, как нам дальше работать.
Все замерли. Но Ниязов повернулся и двинулся к двери. Торнадо не прорезался. Надолго ли
затишье?
1991 год
Теперь все мы, инородцы, – в одной лодке. Все разговоры начинаются и заканчиваются
информацией о том, есть ли куда ехать и когда срываться с места. Рассказывает заведующая
отделом информации «Туркменской искры» Александра Тычинская:
– Обмен нашла. Начала оформлять документы. Оставалось уже ничего. И вдруг следует отказ. На
вопрос, что произошло, туркменка простодушно объяснила: «Нам сказали, что скоро всех чужаков
из республики выдворят и их квартиры нам без всяких обменов достанутся». Представляете?!
Я представляю. Ведь, работая в газете, знаю не понаслышке о девятых валах слухов накануне
каждого мусульманского праздника: будут резать.
***
Летал в Тюмень на переговоры о возможном переезде в Россию. Чтобы не скучать, со своим
другом Рафигом Масимовым скооперировались. Ему по делам нужно было в Нижневартовск. И в
тот, и в другой город нужно лететь через Москву. Вот мы и договорились лететь вместе по такому
маршруту: Ашхабад – Москва – Нижневартовск – Тюмень – Москва – Ашхабад.
Январь. Нижневартовск. Гостиница. Мороз на улице – по 40 градусов. Утро. Любитель вставать
рано, Рафиг, пока я дрыхну, принял душ, побрился и отправился вниз за кипятком для
растворимого кофе. Возвращается. И огорошивает меня новостью:
– Вставай, будем деньги жечь!
– Какие деньги?
– Какие-какие, те, что у нас остались.
– По такому холоду у меня нет настроения для розыгрышей! – мы очень любим подначивать друг
друга с поводом и без, поэтому я воспринимаю бредовое предложение с олимпийским
спокойствием.
– Я не шучу!
Что-то в голосе товарища прозвучало такое, что встревожился.
– А в чем тогда дело?
– Да сейчас по радио передали: с сегодняшнего дня хождение крупных денежных купюр в стране
приостанавливается.
– Ладно заливать! – вздыхаю я с облегчением. – Придумал бы что-нибудь поумнее.
– Я то бы придумал, – невозмутимо отвечает друг. – Да вот правительство не могло.