Наемник переродился на планете женщин! Или кратко: Хамелеон. Том 5
Шрифт:
— Я что, брежу? — пробормотал Хамелеон. — Вроде бы нет… Явно вижу средневековое поселение.
Он прищурился, пытаясь разглядеть детали. Тогда-то и увидел её. Статую Свободы. Та стояла позади замка — тело искорежено, а вместо привычной головы — другая, но довольно-таки знакомая. Особенно железная маска.
— Так… только не говорите, что происходит полное дерьмо.
В этот момент Димон услышал звук. Кто-то уронил металлическое ведро. А затем голос. Старушачий, дрожащий…
— Отец наш небесный… — шептала старуха, крестясь, —
Димитрий повернулся к ней и только сейчас понял, что стоит тут светит причиндалами на всю округу.
— Какая нелепая ситуация, — пробормотал он и, почесав затылок, улыбнулся старушке. — Простите, а как пройти… кхм, а куда, вообще, мне пройти? — и тихо вздохнул. — Одежду бы найти для начала…
Но старушка, не отвечая ему, упала на колени, продолжая молиться. Юноша понял, что разговора не выйдет, и по-быстрому свалил прочь.
Руины Нью-Йорка обросли кустарниками, травой, даже деревьями. Конечно, большая часть домов были стёрты с лица земли и теперь на их месте была лишь пустошь и молодые поросли. Вот вам и городское озеленение во всей красе.
Пробираясь через заросли кустарника, на которые в этом мире, казалось бы, всем было наплевать, Хамелеон увидел хижину. Небольшую, сооружённую из бревен, с соломенной крышей и маленькими оконцами. Возле неё, на верёвке, сушилось бельё. Старые, застиранные рубахи, штаны и три пары сапог.
— Блин, — пробормотал Димон, — воровать — очень не хорошо. Но ничего не поделаешь…
И, выйдя из кустов, огляделся по сторонам, после подошёл к хижине.
— Не Гуччи, конечно, — усмехнулся он, снимая с верёвки штаны и рубаху, — но сойдёт.
Заметив ещё и сапоги, присвистнул.
— Удача любит смелых! — и сгрёб и их. — Старые, падлюки, но добротные.
Юноша ещё раз огляделся, словно ища хозяев, но никого, не найдя, взглянул на другую пару сапогов. Сформировал в руке пачку налички, затем понял, что вряд ли баксы канают, хотя-я-я, доллар вечно хоронили. Кто знает, может он пережил весь этот звездец?! Но, все же, вместо налички достал из пространственного кармана золотой слиток и положил в один из сушившихся сапогов.
— Вот и прибарахлился, — прошептал Димон на прощание и свалил.
Натянув в кустах старые, грубые штаны и заправив в них рубаху, которая оказалась ему длинновата, юноша направился в сторону городка.
— И это её грёбаный идеальный мир? — пробормотал он, глядя на проезжающие мимо телеги. — Та баба… конченная психопатка. Как ей, вообще, пришло нечто подобное в голову?
В общем, он ещё долго возмущался, удивляясь контрасту пейзажей, пока не остановился у дороги и не посмотрел на каменный памятник, который возвышался на несколько метров, как безмолвный страж. На памятнике была высечена надпись: «Мария Фон Думс — Мать Нового Мира».
— Мать, пф, — усмехнулся Димитрий, — скорее, мачеха.
Позади него, громыхая колёсами по каменистой дороге, ехала повозка, запряженная парой тощих лошадей. Он, инстинктивно
— Н-да, и почему здесь не закопан какой-нибудь рыцарский доспех? — и вздохнул, предчувствуя, что это знак свыше. — Что ж, придётся снова побыть засранцем-оборванцем. Не привыкать. Да и какой смысл жаловаться, всё равно меня никто не слышит.
Он подошёл к пугалу и, не церемонясь, сорвал с него серый плащ и шляпу.
— Можешь перекурить, друг, теперь я на охране этой земли.
И, подмигнув огородному стражу, сорвал травинку, закусил её зубами, после, натянув на голову соломенную шляпу, направился к городским вратам, где уже собралась очередь на вход…
…В городе же царили напряжение с ликованием. По узким улочкам, среди грубых построек из дерева и камня, бродили жители. Отовсюду доносились звуки инструментальной музыки. Запах жареного мяса щекотал ноздри, смешиваясь с запахом дыма и навоза. Дети, с заливистым визгом, гоняли по улицам, их смех — единственное, что звучало искренне в этой наигранной атмосфере всеобщего веселья. Новое поколение, которое не застало старый мир. Пройдёт ещё несколько десятков лет, и о нём, и вовсе, будут вспоминать лишь в сказках.
Неудивительно, что за напускной маской праздника скрывалось нечто иное. Всеобщая боль. Безнадёга.
Взгляды взрослых, их улыбки, беседы — всё было натянутым, искусственным, нелепым. Они пытались жить в этом новом мире, где страх был их постоянным спутником. Где одно неверное слово, всего один неверный взгляд — и казнь. Ужасающий мир для одних и эдем для других.
На арене, возведённой на месте когда-то уникального Нью-Йоркского Центрального парка, уже собиралась толпа. Люди занимали места на грубых, каменных трибунах, с нетерпением ожидая начала зрелищ. Сегодня, в честь двадцатилетия новой эры, им обещали нечто особенное.
— Как же не терпится! Сегодня выпустят «Бешеную Птицу»!
— Ту северянку, что прикончила десяток гладиаторов? — уточнила её соседка, с глазами горящими любопытством.
— Ага! — кивнула первая, — она — настоящий зверь! Даже крылья и когти есть!
— Слышала, да, ради неё и пришла, — ухмыльнулась вторая.
Под ареной, в лабиринте тёмных коридоров, скрывались силы Медузы. Хильда, Алиса, Петра, Рин. Все были готовы к последней атаке, как и их доверенные люди и союзники. Переодевшись в форму охранниц арены, они ждали своего часа. У каждой на руках был металлический браслет, созданный Илоной, дабы спрятать их от магического восприятия Марии Фон Думс. В ушах — микрогарнитуры. Не все технологии исчезли, пока не все.