Наезды
Шрифт:
– Нельзя ли прибавить к этому: здоровье пана ротмистра? – спросил хорунжий Солтык полушутя.
– Это зависит не от меня, – отвечал тот строго, но со вздохом, поцеловав руку у девушки. Варвара не знала, куда деваться; две крупные слезы дрожали на ее ресницах, высоко вздымалась полная грудь. Я бы сказал, что она была еще прелестнее обыкновенного, если б это было возможно.
Не трудно угадать, в каком волнении находился тогда князь Серебряный – иглы текли у него по жилам, ревность душила сердце. Он говорил не думая, отвечал не внимая; ему казалось, он глотал пламя в вине, предлагаемом соперником; со всем тем он жадно прильнул устами к башмачку
– Разве есть что-нибудь положенное между молодым Колонтаем и пленницею?
– Наверно не знаю, – отвечал тот, – но, кажется, свадьбы не миновать. Старик любит сына до безумия, и что он захочет – то свято. Конечно, за ней нельзя ждать приданого, но она из старинных дворян русских, а главное, что Лев в нее врезался по уши, только ею и бредит во сне и наяву.
– Любят ли его взаимно? – сказал князь, едва переводя дыхание, между тем быстрые краски изменяли его лицо.
– Прошу извинить, пан Яромир, – голова у нее не хрустальная, пан Маевский, и я не мог видеть ее мыслей. Впрочем, Лев молод, знатен, богат и – что должно бы поставить в заглавие – хорош собою. Какое женское сердце не увлечется четверкою таких достоинств? Кроме этого, она обязана ему благодарностию: благодаря Льву она живет здесь не хуже принца Максимилиана в плену у Замойского в Красном Ставе. Если б не он, не таково бы было ей житье и от самого старика, который ненавидит русских за то, что они были храбры, и от наших дам, которые не прощают красоты.
Эти вести заставили князя повесить голову. Между тем беседа становилась шумнее и шумнее: молодые паны покинули свои места и, опершись на спинку стула, вполголоса говорили любезности своим дамам. Старики толковали о политике.
– А что, пан Маевский, жалеют ли русские нашего королевича: ведь они сами звали его на престол? – спросил староста у князя Серебряного, покашливая.
– Иногда люди желают неизвестного, но жалеть неизвестного невозможно, – отвечал князь скромно.
– А кто виноват, что они отказались от польской династии? Сам король наш. Когда бы не позавидовал сыну, так русская корона не ушла бы у него в лес, как заяц, – сказал хозяин.
– Сомневаюсь, чтобы русские потерпели над собой иноплеменного царя: татарское владычество увековечило в них ненависть ко всему, что не русское. Владислава звали только несколько честолюбцев.
– Просты же остальные бояре, право, просты: неужели не смыслят они, что чужеземного царя легче держать нашему брату в лапках?
– Московский царь властвует не для одних магнатов, а для всего народа; а народ хочет видеть в царе отца, и кровного, а не наемника чужеземца. Теперь всей землею они выбрали себе достойного государя.
– И мы, кажется, выбираем королей не при свечах. Не так ли, пан староста? Однако пусть лукавый утопит в бочке венгерского мою душу, если Жигмунт не рвет наши Pacta conventa на завивку шведских своих усов. Но дай только дождаться первого сейма – у меня найдется свой Зебржидовский – он грянет «непозволям», как вестовая пушка.
– Вспоминают ли москали наших удальцов? – спросил Солтык.
Лицо князя вспыхнуло гневом, но он укротил это движение.
– Поступки полков, бывших с Тушинским самозванцем, и наездники Лисовского были причиною сильной ненависти к нам, – отвечал он, потупив очи.
– Какое нам дело, любят ли нас рыбы, когда мы их едим, – возразил старик Колонтай. – Ай, спасибо Лисовскому!
– Кстати о нем, – прибавил староста, – Лисовскому
– Мациевский! – воскликнул князь невольно, вспомня, что они хорошо знакомы друг другу и в доме, и в поле.
– Он должен быть приятель панский, – сказал Лев Колонтай. – Вы оба служили под знаменем Жолкевского?
Князь отвечал склонением головы; он молчал, но зато сердце его говорило тем громче. «Безумец, безумец! – думал он, – не для того ли, чтобы побывать на свадьбе у врага и соперника, жертвуешь ты жизнию? Не ожидаешь ли ты любви от девушки, которая не дарит тебя даже воспоминанием? Беги, не ожидая новых уничижений и новых бед!»
Обед кончился, и женщины, подстрекаемые любопытством, окружили мнимого выходца из плена, а может быть, желали заманить в новый. Чтобы отплатить Варваре тою же монетою, он показывал, будто и не замечает ее. «Не ищи, и в тебе искать будут!» Правило очень верное, но только для особ, одаренных щедро от природы умом или красотою, – и, конечно, князь мог назваться одним из ее баловней. Польки очень были довольны его отрывистыми ответами, его дикою живостию. Кто понравится им, у того и самые недостатки им кажутся милыми, самые ошибки – остроумными. Впрочем, он довольно дорого платил за расположение к нему дам: они засыпали его расспросами, предложениями и приглашениями.
– Вы, верно, пан Маевский, – сказала одна черноглазая дама, – выучились петь по-русски – спойте нам что-нибудь, у вас такой прекрасный голос: это должно быть очень любопытно…
– Чему быть хорошему на холопском языке? – важно произнес пан староста, для которого язык его крестьян значил не более как мычанье быков.
– На Руси почти то же говорят о польском языке, – возразил князь, – хотя я ссылаюсь на моих прекрасных соотечественниц: он так мило звучит в слове «кохам», что его нельзя выговорить, не вздохнувши! Я уверен, однако же, что и перевод этого слова: «люблю тебя» – в устах русской красавицы для меня показался бы не менее сладостен и благозвучен.
Он с жаром произнес последние слова, устремив в припадке нежности очи свои на Варвару, которая одна не приближалась к нему, одна не заводила с ним речи. Казалось, она вздрогнула, услышав слова родные, румянец разлился по челу, уста раскрылись, как будто для ответа, – она подняла длинные ресницы свои – и снова опустила их молча. Князь был вне себя от досады. Несмотря на это, он нехотя должен был взять многострунную цитру, инструмент, уже знакомый ему по Москве, и так как он хорошо играл на гуслях, то в несколько переборов применился к ладам ее. Лев Колонтай взялся вторить ему на флейте, и после звучного аккорда князь Серебряный запел:
Что не ласточка, не касаточка Вкруг тепла гнезда увивается,– и проч.
– Очень мило, прекрасно! – Громкие рукоплескания раздались кругом – но ему лестно было одобрение только одной особы – и этой особы уж не было в комнате.
Глава V
За слово, за надменный взгляд
Рубиться он готов и рад;
О прежней дружбе нет поминок —
И вот на званый поединок
Сошлись: товарищи кругом,
Поклоны – и мечи крестом.