Нагибатор на танке
Шрифт:
– Знаю... Но там эти дети... У них такие глаза были.
– Ты просто еще не очерствела, как мы. Таких детей в том времени - каждый на оккупированной территории.
– Это плохо?
– Что не очерствела?
– Да...
– Это не плохо, это мешает делу. В данный момент.
Жанна сидела и было видно, что ей кусок не лезет в горло. Фигурально выражаясь, конечно же. И я ее понимал. И понимал так же, что война - не женское дело. Места соплям здесь нет!
– Я могу предложить
– Андрей! Ты в танке головой не ударился, а?
– Так! Спокойно! Не кипятись. И пойми простую вещь, что в экипаже не может быть слабых звеньев. От каждого из нас зависит жизнь остальных. И каждый там на задании должен быть в первую очередь черствым к тем, кто вне экипажа. Только тогда мы сможем выжить и победить.
– А те люди, значит, пусть погибают?
– Нет. Ты не правильно поняла. Ключевое слово "на задании". Т.е. оно для нас - главное. Все что происходит вокруг экипажа и машины - вводные для принятия тех или иных решений. И эти решения не всегда идут в ногу с гуманизмом.
– Один вопрос можно?
– Говори...
– Если возникнет ситуация при которой у тебя будет выбор пожертвовать жизнями этих детей ради сохранения жизни экипажа, то как ты поступишь?
Вопрос был, конечно же, провокационный. И я давно дал себе на него ответ. Но это не значит, что мой ответ должен знать экипаж. Поэтому...
– Я не знаю...
– Зато я знаю!
– ух какая она красивая в гневе-то - Контракт я расторгать не буду! Не дождешься!!! И буду настаивать на том, чтобы вернуться в то время и спасти этих детей!
И встала и ушла! Громко хлопнув дверью кафетерия, чуть не разбив в ней витражное стекло. Паша укоризненно посмотрел на нас, а мы с Мишкой только руками развели. И нам же стало теперь ясно, что наверняка еще повстречаемся с нашими товарищами из 317 полка, лейтенантом, погранцами и всеми остальными. И с теми детьми, разумеется, тоже.
***
В кабинете настроение у Полосина было уже более-менее нормализованное. Т.е. букой он уже не ходил и чувствовалось, что какие-то переживания позавчера случились с ним зря. Присутствовали здесь же и Лифшиц и полковник Лукин. И был еще один бородатый мужик с каким-то смутно знакомым лицом с косым шрамом поперек всего лба. Причем, сидел он позади нас всех и Полосин его не представил. Это было несколько необычно, но понятно, т.к. такие неприметные люди просто так тихо-мирно в кабинетах начальников не сидят.
– Так... Толстов!
– Я!
– Да, сиди ты. Отвечай не вставая.
– Есть! Виноват!
– Конечно виноват!!! Скажу сразу, что из зарплаты всего экипажа будет взыскана сумма потраченная на эвакуацию Стрелки из лаборатории.
– Стрелки?
– Корову кто сюда отправил?
– Корову?!!!?
– Корову, корову! Мало нам тут всякого, так теперь еще и ферму разводить прикажешь?
– А-а-а!!! Так она сюда нормально попала? Вы об этом, Лев Дмитриевич?
–
– Об этом, об этом! Животновод-любитель, блин... В дверь твоя корова не пролезала, пришлось сверху в перекрытии дыру пробивать и талем вытаскивать ее вверх. За ночь управились еле-еле...
– Во, как... А я и думаю чего на Объекте такой запах странный... И другого варианта не было?
– Был... На говядину пустить. Но Ароныч уперся рогом и напрочь отказывался губить животинку.
– тут мы с интересом и благодарностью посмотрели на довольного лицом Лифшица.
– И где она теперь, Лев Дмитриевич?
– Вон на заднем дворе пасется. После навестите.
– в окно действительно было видно, как та самая наша корова стояла и жевала очередной пук травы. К ее вымени примостился тот самый «дояр» из числа техников и наяривал руками, добывая очередной десяток литров свежайшего парного молока. Правда, чего-то время не совсем подходящее для дойки. Т.е. либо уже поздно, либо еще рано...
– Пастораль, товарищ генерал-майор!
– улыбнулся я.
– Пастораль ему, понимашь... Ты давай, пасторальщик, вкратце обрисуй сложившуюся там ситуацию. И сразу скажу, что про количество битых танков не говори, потом спецы посчитают.
– Пока ситуация... никакая, товарищ генерал-майор.
– Как это?
– Не успели мы себя проявить так, чтобы наши художества стали предметом изучения у немцев. Так думаю. Все пока выглядит для них естественно, как-будто работает какая-то очень упорная и очень удачливая танковая часть. Единственное, на что могли бы обратить внимание немцы, так это на то, как была уничтожена рота гауптмана Герхарта.
– Откуда имя знаешь?
– Так он на переговоры приходил, предлагал сдаться. Видеозапись имеется. Не смотрели разве?
– Я смотрел, Лева. Очень любопытное кино. Тебе понравится.
– Герхарт... Что-то знакомое...
– напряг лоб Полосин.
– Был такой пехотный генерал в национальной народной армии ГДР [1], товарищ Полосин.
– вдруг подал голос тот самый бородатый мужик со шрамом - Умер в 1988 году.
– А! Точно!!! В училище к нам приезжал с делегацией ГДР.
– во память-то у нашего шефа, а...
И любопытно, однако ж еще и... «Полосин», а не «товарищ генерал-майор». А ведь крутоват шишечкой-то этот бородатенький, что нашего генерал-майора чуть ли не начальственно по фамилии зовет. Ой, крутоват... Да и голос тоже знаком... Слышал я его и не раз!
– Вот-вот! Он самый!
– Значит, воевал против нас в Вермахте?
– Да, Лев Дмитриевич. В 1942 году попал в плен под Воронежем.
– И скажи майор, чем уничтожение его роты знаменательно?
– это Полосин обратился уже ко мне.
– Точностью попаданий, товарищ генерал-майор. На одного солдата - один снаряд 23 миллиметра. В кого промахнулись, тому ненадолго повезло. Во всяком случае, против нас эта рота головы больше не поднимала.
– И больше ничего такого?