Наират-1. Смерть ничего не решает
Шрифт:
Некоторую ясность в происходящее неожиданно внес обычно молчаливый Ишас.
— Куна из Гыров, Таваша племянничек. Ничего парень, бойкий. Байгу любит. И жеребчик у него хороший, даром что спервой его по блютерству, ну носовой кровотече, под нож хотели. Куна не дал, самолично ходил, упрямый. Гырова порода. Зато теперь ему в байге сам демон Цум не брат.
— В байге?
— Байга — скачки такие, когда напрямки, без дорог, и на неоседланных. Вот где и сила, и умение. Хороший байгирэ завсегда при большом почете. Хотя многие бьются насмерть и животину калечат, конечно.
— А
— Так, — Ишас пожал плечами. — У Гыров табуны знатные, кажный год на выводку и молодняк, и кобылок пригоняют. А Марштван Куниного дядьки породич Мухлице тегиновой, от одного косячного, даром что кобылки разные. Гыров-то — наполовину кишбер, а Мухлица — чистокровный хадбанец.
Тем же вечером с приезжими выпало встретиться еще раз. По случаю появления гостей стол радовал разнообразием: помимо обычной капусты да копченой гусятины были жареные куры, пересыпанные тмином ребра да цельная кабанья туша, запеченная с травами. Вытянули из погребов плоские, прорезанные жилками плесени сыры, припасенные с лета яблоки и соленые арбузы, нарубленные крупными ломтями. В глиняных кувшинах, запечатанных по горлу, стояло вино.
В остальном же было привычно: медленно оплывали толстые восковые свечи да суетились слуги.
— О, Туран, друг мой. — Заир тут же вышел навстречу, вклиниваясь между кхарнцем и Куной, который о чем-то беседовал с Ыйрамом. — Пора представить вам замечательного человека, хотя вы, несомненно, должны были слышать имя мэтра Аттонио из Ханмы.
Он говорил нарочито громко, а человечек, переодевшийся к ужину в кемзал широкий и длинный, тянущийся по полу парчовым хвостом, делал вид, что не слышит. Он стоял у камина, приняв позу одновременно горделивую и неестественную. Мэтр Аттонио был смешон: тощая шея, острый подбородок со стекающими ручейками седоватых косиц и седоватые же, пуховые волосы, прикрытые бархатным чепчиком. И голем его, пристроившийся на плече, выглядел еще более вялым, чем днем.
— Занятнейший художник нашего времени, — продолжал Заир, повиснув на руке. — Интересен точностью и вниманием к мельчайшим деталям, что слегка раздражает заказчиков, но делает уважаемого Аттонио чрезвычайно необычным мастером. Иногда складывается ощущение, что мэтр видит людей насквозь со всеми их искривленными костями, иссохшими сухожилиями и изможденным болезнями нутром. Мэтр, для нас большая честь…
— Ах, бросьте, милейший Заир, разве мог я отказать другу. Такой пустяк, не стоит благодарностей.
Мэтр вытянул тощую лапку и требовательно щелкнул пальцами, но слуга с подносом, проходивший мимо, даже не обернулся.
— Отвратительно! Это просто отвратительно, — пробурчал Аттонио, помахав рукой в воздухе. — У вас здесь отвратительно холодно, у меня руки мерзнут.
Он завертел головой, высматривая кого-то и, увидев, засеменил навстречу.
— О, господин Ирджин, вы слывете человеком, сведущим в тонких материях.
Аттонио приподнял двумя пальцами головку големчика.
— Вы обязательно должны взглянуть на Кусечку. С ним в последнее время что-то не так. Бедняжка устал.
Ирджин вежливо поклонился художнику, кивнул Турану и, щелкнув ногтем по тельцу голема, сказал:
— Он всего лишь нуждается в эмане. Да к тому же стар неимоверно.
— Всевидящий! И вы туда же? Молодость, молодость, новые веяния там, новые веяния здесь. А старое все прочь! Позабыть, вычеркнуть, разобрать на элементы, дабы не тратить драгоценный эман! Не тратить время на старого глупца, который смеет претендовать на осколки славы!
Туран потихоньку начинал ненавидеть этого человека. За претенциозно яркий наряд, за манеру держаться, смотреть снисходительно, за голос, который то взбирался до дисканта, то скатывался на глухой, басовитый шепот. Карлик с механическим уродцем на плече, один другого мерзее.
И Заир не лучше, вцепился клещом.
— Новые веяния, — эхом повторил Ирджин. — Мэтр, вы и сами изрядный новатор, ваша манера письма…
— Да что вы понимаете! Я работаю так без малого пятьдесят лет, и не моя вина, что примитивизм сознания некоторых не позволяет узреть очевидного. Видите ли, я слишком откровенен. Один Всевидящий знает, чего мне это стоит! Порой я начинаю думать, что следует взять пример с малевальщиков. А что, почему б и нет, ведь если их столько, то в этом есть смысл… Зачем я, такой, нужен? Да, Кусечка?
— Ну раз вы существуете, значит, это угодно Всевидящему.
— Именно так, дорогой Ирджин, именно. Всевидящему нужны и пастухи, и воины, и убийцы, и даже слишком умелые живописцы.
Живописец, нужный Всевидящему. Великолепно. Но вот зачем он сцерхам?
— Туран! — рев Ыйрама перекрыл поток словоизлияний мэтра и заставил Заира отпустить рукав. Кхарнец обернулся и, повинуясь требовательному жесту, направился в другой конец зала.
Злость тут же исчезла, сменившись позорным страхом. Этот проверяющий, зачем он приехал? Только ли для формального наблюдения? Или это результат «сбоя в механизме», о котором предупреждал Ирджин? И чем визит грозит Турану?
— Это наш специалист. — Взгляд Ыйрама, как и тон, был мрачен сверх меры. — Тураном звать. За сцерхами глядит.
Проверяющего он представить и не подумал. Байгирэ Куна в отличие от мэтра был наир. Молод, но знатен родом, судя по одежде, богат. На круглом лице с чересчур тяжелым подбородком и ниточкой рыжеватых усиков застыло выражение брезгливое и вместе с тем раздраженное, весьма типичное для «детей кобылицы». Еще у Куны были темные, заплетенные в косу волосы, ранние залысины и расплющенный по рябому лицу нос.
— Почему он здесь? — вопрос адресовался Ыйраму, но ответил Заир, бесшумно подошедший следом:
— Прошу прощения, ясноокий Куна, но мы полагали, что вам захочется самолично увидеть человека, от которого, не побоюсь сказать, во многом зависит успех нашего проекта.
— Успех зависит от того, как вы здесь организовали работу, — отрезал Куна. — Дядя надеялся, что, назначив тебя, Ыйрам, он может спокойно заняться иными делами, и мой визит сюда был бы формальностью. Должен был стать формальностью, но то, что я вижу…