Наизнанку

ingivillow ingivillow

Он столкнулся со странным взглядом Ивы, а затем она вздохнула и покачала головой, на что Хендрих лишь закатил глаза и произнес с лёгкой иронией:

– Ива, ну что я никогда не видел женский гардероб? Тем более твой удивительно минималистичный и аккуратный. Я там еще из ванной прихватил кое-что, думаю, ты этим пользуешься и тебе понадобится…

– Интересно, что же ты прихватил из ванной? – Ива усмехнулась и отправила в коридор, где лежал небольшой пакет с вещами.

Хендрих аккуратно сложил в пакет ее нижнее белье, джинсы и теплый свитер, а проверив шкаф, она обнаружила там курку и шапку с шарфом. В качестве обуви стояли ее весенние тонкие сапоги из

замши.

– Когда закончим, то пойдем и купим тебе зимнюю обувь. Эта слишком тонкая, ты можешь простудиться, – заметил он из-за спины.

– Какой заботливый, – усмехнулась она, на что Хендрих многозначительно хмыкнул.

Ива лишь улыбнулась на его слова и проследовала в ванную, заявив, что ей нужно полежать в горячей воде, чтобы хоть немного помочь телу, напоминавшему один большой синяк. Лежа в пенной ванне, она невольно прикрыла глаза от удовольствия, почему-то ловя себя на мысли о том, что, наверное, она, все-таки, и вправду была слепа и слишком строга по отношению к Хендриху и не замечала очевидного. Он заботлив и нежен с ней, что еще можно желать? Конечно, его самовлюбленные замашки она не могла не замечать, но у каждого есть свой недостаток. Смущало только одно: его желание усадить ее на теплое место и подальше всякого рода загадок и поисков убийц. Это Иве не нравилось больше всего, потому как с самого первого года обучения в Академии она уяснила одну простую истину: как только ментальная ведьма перестает пользоваться своими природными способностями и никак их не применяет, то она тут же деградирует и чахнет. В этом был весь минус их будущего с Хендрихом.

«Интересно, а готов ли он смириться?»

– Хендрих, я тут подумала… – начала она, присаживаясь рядом с ним на диван после ванной: – Насчет, нас и твоего предложения…

Он отложил в сторону папку с делом и внимательно посмотрел на нее:

– Я ценю все, что ты для меня сделал, но мой ментальный дар…

– Я понял тебя, лисичка, можешь не продолжать, – он усмехнулся, перебив ее: – Я знаю, кто такие ментальные ведьмы и вас хлебом не корми, дай своим даром воспользоваться, но я бы хотел, чтобы мы поженились, так будет проще объяснить и себе и другим, кто мы друг для друга.

Ива немного помолчала, удивленная прямотой, но все же ответила, глядя ему в глаза:

– То есть повторить обрубок той церемонии, что была три года назад?

– Вроде того. Ты удивлена? – он улыбнулся, мягко касаясь кончика носа Ивы своим указательным пальцем.

– Никогда бы не подумала, что мы к этому еще вернемся, – она нервно и смущенно хихикнула: – Только пообещай мне, что церемония будет не слишком пышной? Хватит и дворика дома бракосочетания.

– Почему? Тебе не нравится шатер, украшенный цветами?

– Мне не нравится обилие аристократов на один квадратный метр и количество твоих пассий из разных семей этих же аристократов. – хмыкнула Ива: – Просто тихая церемония в узком кругу друзей.

Он мягко поцеловал ее в уголок губ, притягивая к себе, а Ива перевела взгляд на папку в его руках:

– Дело Венглера?

– Да, ознакамливаюсь с протоколом допроса… У тебя к нему, наверное, иные немного вопросы?

– М-м-м… Пока я была просто энергией, я не могла спросить напрямую, а он просил меня не вторгаться в сознание: ему больно и неприятно. Я не стала.

– Ну надо же, какой деликатный, – он хмыкнул, поглаживая свободной рукой Иву по плечу.

В протоколе допроса Ива не обнаружила ровным счетом ничего нового: Венглер словно бы намерено избегал прямых ответов на вопросы и не торопился раскрывать свою истинную мотивацию.

Это Ива озвучила вслух и Хендрих с ней согласился: Венглер хоть и был с ними прямолинеен и честен, насколько это возможно, но все же приберег основные признания напоследок. С чем это было связано – не ясно, но Ива предположила, что Венглер скорее тянет время, потому как знает, что будет приговорен к высшей степени наказания, а потому мог откладывать день откровений до тех пор, пока это делалось возможным. Терять-то ему уже было ровным счетом нечего.

Ива сама не заметила, как один момент они оказались в просторной до рези в глазах светлой камере с длинными широким столом и тремя стульями: один для заключенного, два для них. Она нервно поерзала на жестком пластиковом стуле, отмечая, что ножки стола забетонированы в пол.

– Нервничаешь? – негромко спросил Хендрих, сложив пальцы в замок, на что Ива мотнула головой и нервно ответила:

– Не очень-то. Допросы обычное дело, это я слишком нервная сама по себе.

– Не то слово, – хмыкнул он и дверь камеры со скрежетом отворилась, и вошел Венглер, которого уже переодели в тюремную робу. Выглядел он обычно, даже бодро для человека, которого ожидает смертная казнь. Увидев Иву, он мягко ей улыбнулся и произнес:

– Добрый день, госпожа Анвиель.

– Добрый день, господин Венглер, – также вежливо отозвалась Ива, на что тот лишь улыбнулся и мягко попросил:

– Что вы, зовите меня просто – Ульрих. Так будет куда лучше.

Ива кивнула и когда он расположился за столом, спросила:

– Скажите, Ульрих, верно ли я понимаю, что ваши мотивы куда глубже, чем обычное предательство? Эденова печать весьма сильный символ, его не наносят абы для чего…

– Ох, я рад, что вы догадались об этом, – он восхищенно посмотрел на Иву, благосклонно улыбнувшись ей: – конечно, Ива. Конечно. Дело не в факте предательства, боги бы с ним, дело в том, что ни одна из жертв не знала, что она – предатель. Каждая была уверена в своей правоте и правильности, и ни одна ни ощущала мук совести позже.

– Елена Линдер была шпионкой, как и десяток убитых вами девушек, что на это скажете? – осведомился Хендрих, на что Ульрих лишь усмехнулся и ответил.

– Я четыре года кормил в окопах вшей. Всякого насмотрелся, всякую гниду человеческую видел. Такие как Елена с ее девками ходили сытыми, пока другие с голода пухли. Образованная умная девица в тылу врага десяток генералов стоит. Только позже я узнал, что бойня на Лисьем Утесе – это ее и ее баб рук дело. Нас предали. Бросили как пушечное мясо. С голыми жопами на быка пошли, – он зло выплюнул, а затем лицо его резко смягчилось, и он произнес: – Извините, Ива, мне не стоит выражаться. У меня были мотивы устранить Елену и ее девок.

– Вас отвергла женщина. Ваша любимая женщина, – тихо произнесла она, глядя ему в глаза и видя, как на его лицо наползает кривая улыбка. Он лишь ухмыльнулся и произнес:

– Пока я был на фронте, она мне прислала письмо. Так мол и так, прости, люблю другого. Не знаю, вернешься ты или нет, а я девка молодая, хочу быть счастлива. Меня тогда товарищи от глупостей остановили, но это… Это тяжело, когда тебя уже никто не ждет, а я назло выжил и вернулся. Она к тому моменту уже дитя нагуляла, осталась одна, а тут я. Ну, думал, что баба – дура, наплели ей всякого заботушки-кумушки, прощу ее, а она… – он запнулся, замолчал, глубоко вздохнул и продолжит: – Она, сами видели, как поступила. Долго рассказывать, но, когда я пошел по карьере в Тайной Канцелярии вверх, так она тут как тут. Не права, мол, была, прости, любимый.