Наказание без преступления
Шрифт:
— Чего молчишь? Говори, да или нет. Если согласен, то сейчас же приступим к оформлению.
— Я-то согласен, а вот Ягода… Выпустит ли меня за границу?
Мехлис сказал, чтоб об этом я не беспокоился, он с ним договорится, если возникнет такая нужда. «Мы с ним друг друга знаем и понимаем с полуслова. Не было случая, когда бы мы с ним конфликтовали. Он и во времена Дзержинского и Менжинского был основным работником. Товарищ Сталин, когда я был его помощником, чаще всего через меня обращался к Ягоде, а потом уже к Менжинскому или его заместителям».
Говорил Лев Захарович просто, доверительно, будто и я
— Значит, согласен? — спросил Мехлис.
— Да, да, конечно, — поспешно сказал я.
Мехлис тут же позвонил по кремлевской вертушке наркому водного транспорта Пахомову и в течение двух-трех минут договорился о моем временном назначении на теплоход «Грузия».
На машине редактора «Правды» я подъехал к зданию наркомата на углу Петровки и Кузнецкого моста. Нарком Пахомов ни единой минуты не заставил меня ждать в приемной. Когда я вошел к нему в кабинет, он протянул мне плотный лист бумаги и сказал:
— Это выписка из приказа о зачислении вас помощником капитана теплохода «Грузия». Вручите начальнику Черноморского пароходства. К тому времени, когда вы приедете в Одессу, он будет в курсе и встретит вас должным образом.
Наркома Пахомова я надолго запомнил. Понравилась его обходительность и грубовато-простецкое лицо, обработанное ветрами всех широт, жарким солнцем тропиков и сухой снежной крупой Арктики.
Проводив меня до двери, нарком пожелал счастливого плавания и сказал на прощание: «Летом будущего года я могу, если не пропадет желание к морским путешествиям, устроить вас на теплоход «Кооперация». Совершите путешествие в Англию и Америку».
Вот как изменились мои дела. Не пропадешь с таким могущественным другом, как Мехлис. Редактор «Правды». Пост бывшего члена Политбюро Бухарина.
Прежде чем отправиться в Одессу, необходимо было приодеться. По моей просьбе нарком торговли Вейцер Израиль Яковлевич распорядился, чтобы ателье Мосторга обмундировали меня для путешествия. Мосторговские мастера сшили мне демисезонное пальто, коричневый костюм-тройку, несколько рубашек. Изготовлен был и шикарный «рабочий» костюм — синяя морская форма с золотыми нарукавными нашивками. Не забыли и о морской фуражке.
Перед отъездом в Одессу я вырядился в новенький костюм и, конечно же, отправился на Арбат в Плотников переулок, чтоб покрасоваться перед своими друзьями Беспаловыми.
Фрада по привычке всплеснула ладонями, расхохоталась и сказала, что габардин и ратин оказались бессильными испортить симпатичного рабочего парня Магнитки.
— Валюту получил? — спросил Мехлис, когда я накануне отъезда в Одессу зашел к нему попрощаться.
— Все в порядке, — ответил я и показал тоненькую пачку английских фунтов стерлингов. К моему удивлению, Мехлис презрительно фыркнул.
— Какой же это порядок, если спецкору «Правды» выдали нищенскую сумму?
Тут же снял трубку телефона, набрал номер, назвал себя и строго выговорил, что мало выдали валюты.
— Крохоборничаете, дорогой товарищ. Дайте раз в семь, а то и в десять раз больше. Да, да, под мою ответственность. Распоряжение оформим потом, а сейчас поднимайтесь ко мне с долларами и фунтами и лично вручите их нашему спецкору.
Прошло
Знал я силу Мехлиса, верил в его поддержку и все равно со страхом поднимался на борт «Грузии», ждал, что пограничники дадут мне от ворот поворот, если Ягода не захочет выпустить меня за границу. Напрасные страхи. Проверив мореходку, заменяющую загранпаспорт, и козырнув, пропустили.
Моими спутниками, кроме команды корабля, оказалась большая группа людей, говорящих не то на немецком, не то еврейском, не то еще на каком-то языке. На иностранных туристов непохожи. Нашенская беднота: одеты и обуты кое-как. С узлами, фанерными чемоданами, с мешками, набитыми чем-то мягким, с домашним скарбом: чайниками, ведрами, тазами, кухонной посудой. Стоят на корме вдоль борта и прощаются, похоже, с Одессой. Кто такие? Куда направляются? Зачем? Как могли получить право выезда за границу, когда его выдают только дипломатам да еще некоторым высокопоставленным лицам по особому разрешению самой высокой инстанцией? На мои вопросы, обращенные к пожилому мужчине с пейсами, в старинном лапсердаке, в мятой шляпе, сделанной, вероятно, в прошлом веке, вызвался ответить человек в отличном твидовом пиджаке, надетом поверх белого свитера, ухоженный, с румяным лицом, привыкший хорошо есть и пить, быть независимым, всюду чувствовать себя как дома, в общем — бывалый, преуспевающий в жизни. Это я сразу почувствовал, как только он заговорил. Первыми же словами он отделил себя от корабельной бедноты.
— Зачем вопросы, дорогой товарищ моряк? Ведь за версту видно, что это местечковые евреи родом из Молдавии, южной Украины и Белоруссии, что покидают землю, где родились и выросли, и направляются в Палестину, где текут молочные и медовые реки с кисельными берегами, где на каждом дереве зреют золотые апельсины, где не бывает морозов, где падает с неба манна небесная, где на каждом шагу синагога, в которой никто не мешает молиться, откуда ближе всего до бога, царя Давида и библейского Моисея…
Балагур с Молдаванки? Один из прототипов одесских рассказов Бабеля? Подумав так, я произнес другие слова:
— А вы… вы тоже эмигрант? Направляетесь в Палестину?
— Да, я направляюсь в Палестину, но не эмигрант. Сопровождаю эмигрантов как полномочный представитель Красного Креста. Доставлю людей на место назначения и вернусь домой. Моя фамилия Бергер. А как прикажете вас величать?
Я назвал свою фамилию.
Меня интересуют эмигранты, но я не задаю Бергеру вопросов: рассчитываю на его словоохотливость. И правильно сделал:
— Почему же, товарищ моряк, вы не спрашиваете, как этим бедным евреям удалось вырваться из страны, в которой эмиграция категорически запрещена? За какие такие заслуги они получили правительственную привилегию? Ларчик раскрывается просто: имеют в Америке, Англии, Франции, Германии богатых родственников. Эти родственники и выкупили евреев у Советского правительства. Пятьсот долларов за одну голову… извиняюсь, за выездной сертификат. Так что правильнее было бы называть моих подопечных не эмигрантами, а проданными душами. Живыми, а не мертвыми душами. Гоголь на новый лад.