Налог на Родину. Очерки тучных времен
Шрифт:
То есть забор в России – это показатель полным ходом идущей приватизации того, что приватизации не подлежит, поскольку формы частной собственности не имеет: времени, истории, природы, общей судьбы. Но те, кто возводит заборы, рассчитывают, что будет иметь: если кто-то оттяпал себе кусок пруда или реки, то почему бы не приватизировать, скажем, итоги Второй мировой, огородив эту территорию и запретив всем прочим странам тут шастать? Я не слепой – вижу, какое количество заборов в России находится в стадии строительства.
Впрочем, Кирилл бы, наверное, сказал, что чем серьезнее, мощнее и дороже забор, тем выше имперская мощь державы.
Он
Воспитание чувств
Нельзя унижать родителей на глазах детей: когда вырастут, они отомстят не обидчикам, а эпохе в целом
Петербург, октябрь 2009-го, воскресенье, день, дождь, стынь, хлад и мрак (плюс ветр). Я иду вдоль Кронверкской протоки у Петропавловки, кутаясь в шарф в надежде не заработать простуду, которую к тому моменту, когда сяду за этот текст, все равно подхвачу. Сбоку от Артиллерийского музея, что в пяти минутах от закрытой станции метро «Горьковская», гаишные эвакуаторы цепляют кранами и увозят запаркованные машины. Без передыха: одну за другой, одну за другой.
В этой картинке все крайне важно.
Артиллерийский музей – бывший цейхгауз, основанный еще Петром, нашпигован военной техникой всех времен: без малого миллион экспонатов. Гулять по нему – мечта любого мальчишки, но для взрослого – страшная вещь: видишь, как инструментарий смерти от века к веку теряет гравировку, украшения, романтические финтифлюшки и становится функционален, как топор палача. В такие места в такие дни только и приезжать – с сыном, с сыновьями, чтобы показывать то, что уже видит твой, но пока еще не видит их глаз.
Метро «Горьковская», которую собирались переделать в многоэтажный шопинг-центр (но из-за кризиса, по счастью, обломались), закрыта на ремонт второй год. Обещали пустить к 1 сентября, но не пустили – и значит, папам с детьми добраться сюда можно лишь на машине, на семейной иномарке, объекте тайной гордости владельца. Да, и еще: парковок рядом нет, и объявлений, где запарковаться можно, тоже нет, но мы же ведь отцы, и нам куда важнее, чтобы наши сыновья не простужались, тем паче что в воскресенье движение в городе свободное и наши всеволожские «форды-фокусы» никому не мешают.
Я хорошо представляю, как в теплом чреве цейхгауза папаши важно разъясняют своим отпрыскам, что пандусы вместо лестниц устраивались для подъема лошадей и пушек, или объясняют, чем гаубица отличается от мортиры. Это такой детский счастливый возраст, когда твой папа – бог. И счастливый отцовский возраст, когда еще нетрудно быть богом. А потом они, папы и дети, выходят на улицу, где ветер и дождь, но где нет их машины, и папа суетливо начинает звонить туда и сюда, и хватает ребенка, и мчит на штраф-стоянку, с которой машину не забрать, потому что надо сначала в ГАИ и платить штраф, а банки, понятно, закрыты, и семейное воскресенье убито прямым попаданием, и папа в отчаянии кричит те самые слова, которые запрещает произносить сыну.
Представили это?
Отлично.
Унижение – это ведь не тогда, когда ты проигрываешь в карты или, нарушая правила, напарываешься на штраф. Унижение – это когда тебя
И не надо возражать, что «нигде в мире нельзя оставлять машины там, где парковка запрещена»: в Москве и в Питере в центре она запрещена почти что везде. Я проехал на машине пол-Европы и поколесил по Америке и знаю, как проблемы с парковкой решают там – а они решаются всюду одинаково. Во-первых, за местными жителями закрепляются парковочные места под окнами. Во-вторых, для «понаехавших тут» вдоль дорог стоят паркоматы, позволяющие оплатить стоянку на пару часов (как раз хватит походить по музею). В-третьих, и в Риме, и в Париже, и в Монте-Карло, и в Хельсинки, и в каком-нибудь Фигерасе (это там, где музей Сальвадора Дали) устроены огромные подземные паркинги, на которых почти всегда место найдешь. В-четвертых, после 7 часов вечера и до 9 утра, а также на праздники и выходные в городах разрешено парковаться бесплатно. В-пятых, за неправильную парковку тебя штрафуют, но не эвакуируют, – если только ты не мешаешь движению. В-шестых, если и эвакуируют, то на месте оставляют адрес штрафстоянки и телефон.
В России же за последние годы, которые принято называть «тучными путинскими», произошло что угодно – подъем с колен, удвоение ВВП, рост патриотизма, становление монополии «Единой России», отмена выборов губернаторов – но для водителей не сделано ни-че-го. Ни депутатами, ни безвыборными губерами, ни премьерами, ни их преемниками. Нам просто разрешили ездить на машинах, но запретили их парковать. Нас стали эвакуировать отовсюду. И, по-моему, запрещающих просто прет от того, как мы перед ними ползаем на брюхе и суем подобострастно синие купюры в их и без того жирные лапы. А попробуй не сунь, когда с утра везти в школу детей, а потом тещу в больницу. Они – боги, мы к ним в очереди на поклон и готовы принести жертву.
Современная Россия вообще все больше выстраивается так, что тебя из примерного гражданина непременно сделают нарушителем и унизят даже не тем, что сделают нарушителем, а тем, что начнут читать мораль про то, что закон один для всех и что его нарушать никому не позволено («вот, подванивая, низколобая проблядь / Канта мне цитирует и Нагорную проповедь», – читайте Льва Лосева).
Нас все больше унижают не где-то в укромном уголке, на заседании парткома, профкома, месткома: нас унижают публично, на глазах у наших семей.
В Питере власть недавно грозно заявила, что будет бороться с самопально замененными окнами в старых домах на то, что называется в народе «стеклопакетами». Будет, то есть, беспощадно штрафовать и добиваться возвращения первоначального исторического облика.
О господи, да я бы поцеловал эту власть в уста! Когда б не попробовал в этом году не заменить, нет! – отреставрировать в своем питерском «сталинском» доме слегка облупившиеся деревянные окна. Сотни фирм предлагали мне заменить их на пластмассу (по цене от 400 долларов окно) или на металл с деревом (от 3000 долларов). С трудом, через месяцы поисков, я все же нашел контору, производящую реставрацию, – и вышвырнул ее мастеров вон после первого же изуродованного окна. В дореволюционном доме моей тещи тем временем из превратившихся в труху рам чуть ли не вылетали стекла, но доступный пластик я ей ставить теперь боюсь, а на металл и дерево, при нестандартном размере и профиле, стоимость маленькой иномарки тратить не хочу.