Налог на убийство (сборник)
Шрифт:
Токмаков посмотрел на свои новые часы. Игрушка была красивая, но – чужая, а точность хода еще предстояло проверить.
– Чего тут не понять. Облажались мы здесь не по-детски. Ну а ты как утро провел? Накопал что-нибудь на заводе?
– Я же бывший мент, – ответил Непейвода. – А кто видел, чтобы мент уходил откуда-то с пустыми руками? На совещании доложу.
– Спасибо, хоть ты утешил.
– Насколько я успел заметить, утешать тебя здесь есть кому, – ухмыльнулся Непейвода и сказал вслед Токмакову: – Машина будет ждать
Вадим Токмаков озадаченно потер скрипнувший свежеотросшей щетиной подбородок. Нехорошо получилось у него с Людмилой. Пожалуй, он действительно оформит ее как конфиденциальный источник, чтобы с полным основанием помогать, если у Стерлиговой возникнут заморочки с местным уголовным розыском.
2. Обменявшись взглядом с волком
Кабина лифта достигла первого этажа.
Ярмарка дешевого ширпотреба, развернутая в гардеробе, не поражала обилием покупателей. По мере приближения Токмакова, чье инкогнито было теперь расшифровано, торговцы судорожно запихивали товар в здоровенные мешки.
– Не применение контрольно-кассовой машины при расчетах с покупателями, – сказал Токмаков, подойдя к знакомой круглолицей брюнетке, – влечет за собой штраф в 500 минимальных размеров оплаты труда.
– Это вы всем говорите вместо приветствия? – спросила подруга Людмилы Стерлиговой. За ее спиной с грохотом упал очередной честный коммерсант, зацепившись на бегу за ножку складного алюминиевого столика.
– А чего еще ждать от нас, волков позорных? – пошутил Токмаков, сразу поняв по глазам брюнетки с импортным загаром, что та не разделяет его юмора.
Зато у нее наготове была своя мрачная шутка:
– Действительно. Мы, челноки, народ одели, а вы, менты, нас обули.
Токмаков исподлобья наблюдал, как пространство вокруг него стремительно очищалось от торгующего элемента. Уже не первый раз его олицетворяли с властью, причем законодательной и исполнительной в одном лице. Сюда бы этих упитанно-гладких, с козлиными бороденками и «гамбургской» щетиной, вершителей судеб – левых и правых, «яблочников» и «медведей»! Сюда – в брань и грязь торговых рядов, в море паленой водки и фальшивых медикаментов, окунуть с головой в гущу того народа, о благе которого они якобы пекутся!
Но вместо этого волну всенародной «любви» принимают такие, как он, Вадим Токмаков, до гроба преданные этой стране и этому государству.
– У вас опять нехорошие глаза, – сказала круглоликая брюнетка.
Брюнеточка была не первая, кто отмечал его тяжелый взгляд, но Токмаков почему-то обиделся:
– Зрение – единица, косоглазия нет, я проверял.
– Не в этом дело. Вас в детстве никто сильно не испугал?
– Наоборот, это меня почему-то боялись.
– Значит, все верно, – пробормотала брюнетка, листая какую-то затрепанную книженцию. И окончательно все запутала, пояснив: – В детстве вы с кем-то поменялись душой. С кем-то не из людского круга.
– Ага,
…Наверное, тот зверь был последним из волчьего рода, кто рискнул доживать свой век так близко от людского племени. Маленький поселок на Карельском перешейке, где в 70-е годы был расквартирован разведбат [111] одного из соединений Ленинградского военного округа, находился меньше, чем в пятидесяти километрах от Питера. Мать, после гибели отца долго не решавшаяся оставить их двухкомнатную квартиру в военном городке, часто брала Вадима в лес.
Лес начинался прямо за домом, и в те годы был еще щедр на грибы-ягоды. Особенно любил Вадим один малинник за болотом, пересыхавшем только в августе. Там и состоялась их встреча глаза в глаза: старого волка с невылинявшей летней шерстью и шестилетнего пацана с деревянным автоматом за спиной.
Волк и мальчик были одного роста. Мудрый зверь долго глядел в глаза человеческого детеныша. Вадим забыл о времени, о том, кто он, зачем пришел в малинник, и очнулся только у подъезда ДОСа [112] . Мать накинулась было с упреками, но Вадим так посмотрел на нее, что слова замерзли на губах у бедной женщины.
С тех пор Вадим никогда не плутал: выходил из леса там же, где зашел. Рядом с ним незримо ступал на пружинистых лапах старый волк.
Теперь, став опером, Токмаков считал себя санитаром леса. Как волк выбраковывает в первую очередь больных животных, так и Вадим поступал. Ведь воровать у государства, перегонять ворованное в офшоры, не платить налоги – тяжелая социальная болезнь, которую нельзя запускать.
Правда, больными обычно считают тех, кто налоги платит…
Но знать все эти подробности круглолицей брюнетке, мнившей себя экстрасенсом, было вовсе ни к чему…
– Нам Питер глаза повытер, – дореволюционной пословицей завершил Вадим дискуссию о своем нехорошем взгляде.
– Людмила велела отдать вам это, – сказала брюнетка, доставая из-под прилавка перевязанный золотистым шнурком пакетик. – Она знала, что вы будете ее искать.
– Откуда? – не удержался Вадим, принимая сверток – легкий, почти невесомый.
– Наверное, успела хорошо изучить.
Вадим машинально кивнул головой. Глаза брюнетки – темно-карие, глубокие – смотрели на него испытующе. С каким-то странным интересом.
– Как она выглядела? – уточнил Вадим, отводя взгляд. – Взволнованной, усталой, испуганной?
Собеседница на минуту задумалась, решая для себя какую-то дилемму, и, видимо, решила сказать правду:
– Она выглядела… Трудно это передать. Раньше я только один раз ее такой помню. Да, тогда она решила больше не стрелять. А было это точнехонько накануне первенства Поволжья, где Стерлиговой были обеспечены золотая медаль и место в сборной России. Отказалась от всего, хотя я тоже ее просила.