Наложницы ненависти
Шрифт:
— Ее трясет!
— Но она не умерла.
— Накройте ее чем-нибудь. И развяжите.
— Кто знает, что она сделает, придя в себя?
— Это будет не скоро. Минимум, через пару часов.
— Я бы не хотел…
— Да развяжи ее, лейтенант, все равно эта девица уже наша.
«Наша? Чья? Вы ничего не путаете?» Яна проваливалась все глубже и глубже. Голоса затихали становились невнятным гулом, шепотом волн, тишиной. И эту проклятую тишину заполнила бессильная злоба на всех.
Злоба, постепенно
— А она красивая.
— Конечно, Кортес вряд ли бы заинтересовался уродиной.
— Азаг-Тот тоже.
— Умеют жить, ублюдки.
«Кортес? Кортес, милый, где ты? Помоги!! Пожалуйста, не оставляй меня одну с этими подонками!»
«Забудь о нем».
«Кто это сказал?»
— Красивая грудь.
Руки, чужие руки скользят по телу. Что они делают? Кажется, натирают каким-то маслом. Открыть глаза! Надо открыть глаза! Посмотреть на врагов, запомнить. Надо открыть глаза!
«Они открыты!»
«Почему я ничего не вижу? Откуда этот золотой туман?»
«Это пройдет».
«КТО ЭТО СКАЗАЛ?!!»
— Кожа такая бархатистая, никогда не скажешь, что она наемник. Ухаживает за собой.
— О чем это вы здесь треплетесь?!
— Что, и поболтать нельзя?
— Забыли, кто тут у вас?
«Я! Здесь только я! А кто я такая?»
«Ты вспомнишь…»
— Сколько вы еще будете возиться?
— Вы же сами сказали: воспроизвести рисунок как можно точнее.
Покалывание на правой части головы. На коже. Кто-то наносит татуировку? На голову? Зачем? Там же волосы и ничего не будет видно. Что за безумие, делать татуировку на голове? Это же некрасиво! Я не хочу…
Яна слабо пошевелила пальцами — единственная доступная форма протеста — и почувствовала на них что-то мягкое, рассыпающееся… Несколько пышных черных локонов, которые по недосмотру цирюльника остались на руках девушки, упали на пол.
— Она приходит в себя?
Чей-то палец одернул веко.
— Нет.
«Они остригли мои волосы…»
«Так надо».
«Кто ты? Кто разговаривает со мной?»
«Спи… спи…»
Жар в лицо. Горячий воздух ласкает кожу, дымок щекочет ноздри.
«Где-то рядом костер? Как тогда, с Кортесом, на острове. Он ловил рыбу на гарпун, а потом развел костер прямо на пляже и запек добычу в песке. Невероятно вкусно! Остров пустынный, необитаемый, можно делать что хочешь. В ту ночь мы так и не добрались до бунгало, проведя ее под чудным тропическим небом. И вместе встретили рассвет. И Кортес сказал, что солнце всходит только ради меня…»
«Кто такой Кортес?»
«Кортес?»
Кто-то громко застонал, и Яна открыла глаза.
— Как ты себя чувствуешь?
Высокая бритая наголо девица с золотыми, лишенными зрачков и белков глазами, участливо смотрела на Яну. Точнее, девушка поняла, что участливо: по интонации, по выражению лица, золотые
— Как ты себя чувствуешь?
— Плохо.
Язык едва слушался, и ответ получился невнятным. Но бритая поняла.
— Голова болит?
Виски горели так, словно незнакомка приложила к ним угли из своего костра.
— Да.
— Слишком много чистого «стима» сразу, — объяснила бритая. — Организм не справляется. Но ничего, сейчас я тебе сделаю классное зелье. То, что лучше всего подходит гиперборейской ведьме.
— Кому?
— А как ты думаешь, кто ты? — В дальнем углу комнаты корчился привязанный к железному столбу человек — под его ногами горел костер. Но незнакомка совсем не обращала внимания на такую мелочь. — Хочешь посмотреть на себя?
— Да. — Яна постепенно приходила в сознание, и теперь ее голос прозвучал гораздо увереннее.
Девица протянула пленнице зеркало:
— Смотри.
Яна жадно взглянула на свое отражение и закусила губу.
«Нет!!»
Глаза, лишенные зрачков и белков. Глаза, холодные и бесстрастные. Глаза, наполненные тяжелым, мрачным золотом. Глаза незнакомки.
«Мои глаза!»
Пышные волосы исчезли, их словно соскоблили с головы, кожа была абсолютно гладкой и мягкой на ощупь. Никаких следов волос! А правую сторону черепа украшал витиеватый черный знак, такой же, как на голове незнакомки. Яна коснулась его пальцами.
— Это подпись Азаг-Тота, — объяснила девица. — Да коснется нас его ненависть.
«Чьи это слова? Неужели мои губы?..»
Бритая улыбнулась:
— Меня зовут Вероника. Добро пожаловать в Гиперборею, сестренка.
— Меня зовут Яна, — рассеянно ответила пленница, продолжая изучать свое отражение.
— Назови имя, — попросила Вероника. — Ты должна помнить имя.
— Имя?
Странно, но теперь, когда первое удивление прошло, Яна неожиданно поняла, что ее нынешний образ не так уж и плох. Даже более того: он оригинален, подчеркнуто изыскан и, что самое главное, он правилен! Девушка вдруг подумала, как дико и нелепо смотрелись на ее голове волосы. Как глупы и обыденны были синие глаза. В них не было силы. Не было красоты вечности. Разве такие глаза способны отразить всю глубину ненависти Кадаф?
— Назови имя! — требовала Вероника.
— Лазь! — Оно пришло из ниоткуда. — Из памяти.
«Из моей памяти?» «Из моей». «Чье это имя?»
— Лазь! Значит, погибла Гуля. Туда и дорога этой уродине! — Вероника рассмеялась. — Яна, извини, что я устроила здесь барбекю, но ты должна была находиться поблизости от места проведения обряда — зелье очень быстро портится. — Она протянула девушке фарфоровую тарелку, на которой застыла странная бурая масса. — Съешь.
— Я не хочу.
От угощенья веяло силой и болью.