Нам светят молнии
Шрифт:
– Что пробовать-то?
– Так это... Скажешь ему пару ласковых, объяснишь, что поэтам так себя вести не положено.
– Не подействует.
– Тогда объяснишь, что он талант, а, дескать, таланты надо беречь. Путятин тебя знает, поверит.
Егор неспешно покачал головой.
– Он и себя знает, Маратик. Не поверит он. Не такой уж осел. Да и нет смысла его улещивать. Путятин внимание любит, публику. Я его еще по тем временам помню. Обожал на сцены вылазить, диспуты про смысл жизненный устраивать. То на масонов наезжал, то на американцев с мусульманами. Любил виноватых искать. Водился за ним такой грешок.
– Клевать его в нос!
– Марат искренне огорчился. Дернув себя за вольный вихор, ковырнул ногтем справа и слева, словно осторожно подкапывался под чубатую поросль.
– Что же делать-то? В аппаратную докладывать? Так ведь шлепнут балбеса. Проще простого. Пришлют бультерьеров с автоматами - и кокнут. Там народец такой - цацкаться, как мы, не будут.
– Не будут, это точно, - Егор вздохнул.
– Тут, Марат, подходец требуется, тактика.
– Так я и толкую!
– Марат приободрился.
– Сходи к нему, поболтай о тактике, о том, о сем.
– Я про другое...
– Егор потер лоб. Напряжение лобных долей чувствовалось абсолютно явственно. Словно мысли и впрямь что-то весили, уподобляясь пересыпаемой из полости в полость свинцовой дроби.
– Ты вот что сделай, Маратик. Оцепи тамбур на часок, и ни в какие переговоры не вступай. Категорически. Пусть себе буянит, президентов с министрами требует, а вы молчок. Нету вас - и все тут.
– Ну?
– Вот тебе и ну. Скучно станет паршивцу - и успокоится. Без всяких парламентских дебатов.
– Так как же успокоится? А кокос?
– Не в кокосе дело, кокос - только повод. Я же говорю, Путятин внимание любит, аплодисменты. Не будет публики с аплодисментами, не будет и Путятина. Сам уйдет, вот увидишь. Только чтобы в течение часа никто там даже не мелькал. Первое и непременное условие!
– А пассажиры?
– Пусть потерпят. Зато гарантированно пули в лоб не получат.
– Попробуем, - Марат поднялся. Еще раз копнул почву вокруг чуба.
– Хмм... Попробуем!
***
Скрипач Дима наигрывал что-то из давнего французского, а может, просто импровизировал на ходу. Смотреть на него было грустно и больно. Он точно гладил свою глубоко музыкальную душу смычком, содрогаясь от неведомых публике сладостных всхлипов. Юное и бледное лицо скрипача собиралось морщинками семидесятилетнего старичка, губы плаксиво кривились. Егор хорошо помнил, как еще около года назад, на что-то надеясь, Дима ходил между столиков, интересуясь у посетителей, кто и что хотел бы услышать. Ему жестокосердечно говорили "спасибо, не надо", Дима возвращался в свой уголок и с отрешенной миной включал аудиосистему. Зеркальные диски он вколачивал в аппаратуру, как пацифист, вынужденный вопреки всему заряжать снарядами ненавистную пушку. Но когда музыканту все же называли имя какого-нибудь композитора, он тотчас расцвечивался румянцем, чуть ли не вприпрыжку бежал к своей скрипке. И даже играть начинал как-то взахлеб, словно ребенок, не верящий, что его дослушают до конца. Взрослый человек, до взрослой скорлупчатой суровости так и не доросший. Иным везунчикам удается остаться детьми, задержаться на стадии цветка, распускающегося по первому лучику солнца. На таких бы светить и светить, ан, не светится отчего-то. То ли батареек у людей
– Да-с, ребятушки!
– с пафосом вещал Горлик.
– Одни дорастают до правды, другие - до иллюзий! Первые бьются головой о стены, с пеной у рта обличают и критикуют, вторые, к примеру, пишут добрые и смешные сказки.
– Пишут-то пишут, но в тайне про себя грустят.
– Возможно! Не спорю. И все-таки - пишут!
– Это ты, брат, про меньшинство говоришь, а большинство вообще ни до чего не дорастает.
– Кареглазый Жора подмигнул безучастному Егору, рукой-катапультой метнул в рот очередную рюмку. С аппетитом захрустел соленым огурцом.
– И не дорастают, кстати, потому, что первый свой актив успевают прожечь и протранжирить уже в молодости. А дальше либо буксуют, либо вовсе бросают весла. Плывут себе по течению и в ус не дуют.
– Правильно. Оттого и жанры всегда делились на коммерческие и индивидуальные.
– Согласен! Успех и гигантский тираж вовсе не подразумевают наличие таланта! Иначе все слезливые сериалы следовало бы именовать шедеврами.
– Да уж, произведения на прилавках мелькали отменные. Взять, к примеру, ту же "Свадьбу Скрюченного"! Воистину крутой сюжетец! Один язык чего стоит! "Правым указательным пальцем он нажал на спуск пистолета марки "ТТ", с горькой усмешкой на красивом бронзового оттенка лице проследил за тем страшным результатом, который наделала его последняя решающая пуля"... Честное слово, ничего не выдумываю, цитирую по памяти!
– Хорошая у тебя память.
– Да нет, специально выучил. Были куски и похлеще.
– Потом ведь еще печатали "Охоту на Скрюченного", "Золото Скрюченного", "Месть Скрюченного"...
– Не перечисляй, я помню. Полное собрание сочинений сорок три тома! И все про этого самого Скрюченного.
– Обалдеть можно!
– Подумаешь! Всего-навсего еще один Джеймс Бонд.
– О том и речь. Но какой успех! Вы вспомните!
– А знаешь, в чем секрет этого успеха? В том, милый мой, что писали о том, чего не было. Фрейд это в свое время популярно растолковывал.
– Эдипов комплекс?
– Сам ты Эдипов комплекс! Сравнил грабли с лопатой. Я про боевики говорю. И эротическую брехологию. Уж вы мне поверьте, про такие вещи лучше всего кропали либо вечнопечальные импотенты, либо невостребованные женщины. Выход либидо через литературу.
– Униженцы и возвышенцы?
– В точку!.. Помнится, Моравиа тоже к данной теме грамотно подошел. Жаль, не развил идейку. Утонула тема за картинками половых приключений.
– Так может, Моравиа тоже, к примеру, того? В смысле, значит, невостребованности?
– Кто ж его знает. Теперь всякое болтают. Про поэтов с прозаиками, про танцоров. Невостребованность - она действительно бывает порой плодовитой.
– Ну вот, договорились!.. А мы с вами - что? Бесплодием страдаем? Я, к примеру, решительно возражаю! Думаю, появись такое желание, тоже сумели бы зафуфырить какую-нибудь эротико-приключенческую блудодень. По-моему, запросто!
– Пожалуйста, кто мешает! Зафуфырь!
– И зафуфырил бы! Только пакостно мне, к примеру! И душе претит.
– Им тоже претило, однако преодолевали. И себя, и мораль, и стихию.