Нам светят молнии
Шрифт:
– Брось, Путя! Зачем?
– Как зачем? Разве не они довели нас до ручки?
– Если бы господин Лугальзагеси из Эммы сумел бы миром договориться с Урцинимгины из Лагаша, возможно, и уцелело бы древнее Шумерское царство, - с горечью процитировал Егор.
– Но петухам было не до философий, и оба угодили под власть свирепых аккадцев.
– Ты это к чему?
– А к тому что еще в 1170 году океан отделил Фризские острова от суши. Тридцать процентов территории оказалось ниже уровня моря. Но голландцы выжили. Мы все бы могли выжить, прояви аналогичное упорство. Дело не в технике, Путя.
– Возможно, но она ускорила процесс
– Она и раньше тянулась, разве не так? Рэп-радио с дикторами-клоунами, наркотики, алкоголь.
– Правильно! Сумели победить и вытеснить! Сменили шило на мыло. Только мыло-то оказалось еще более скользким!
– Путятин заволновался.
– Зачем ходить по земле, если в виртуалиях можно летать? Зачем учиться и делать карьеру, когда на экране ты без того король и бог? Человек на победах вырастает, на преодолении, а какие у инсайтов преодоления? Самые что ни на есть пшиковые. Зато удовольствий - море разливанное! Ты сам вспомни, какой куш тебе предлагали за фэновские сценарии! Программисты-сюжетники рокфеллерами становились в считанные дни! Книги - на свалку, дела - по боку! Правители рады-радешеньки. А как же! Впервые удалось осуществить формулу про хлеб и зрелища. Граждане стали превращаться в инсайтов.
– Ну вот, опять!
– Егор устало закатил глаза.
– Сколько раз можно повторять!.. Во-первых, слово "инсайт" извратили, вовсе не то оно значило первоначально. А во-вторых, могильщиков человечества всегда хватало без Интернета. Взять то же телевидение. Вот тебе первая голимая виртуальность! Да и мы от нее, если честно, не так уж далеко отстояли. Что в сущности знаменуют наши книги? Все то же проживание чужих жизней, ощущение чужих чувств. Просто книга - это какой-никакой, а труд. Как театр, как живопись. А появился Интернет и смел последние препоны. Соучастие в ЧУЖОМ стало стопроцентным. Люди окончательно ощутили собственную ненужность самим себе.
– О том и речь!..
– Да не о том! Совсем не о том! Мы же опять не с того конца заходим, как ты не понимаешь! Какой теперь толк громить машины, когда поздно? Все поздно, даже каяться!
– Неправда!
– Путятин тяжело качнул головой.
– Долг истинного художника и поэта - всегда и везде отстаивать истину, учить людей добру и красоте.
– О, Господи!
– Егор поморщился.
– Долг поэта, долг художника... Дался вам этот мифический долг! Ничего я и никому не должен! Писал просто потому что надо было что-то делать, как-то и на что-то жить. И не хотел я никого и ничему учить. Потому как незачем! Понимаешь? Не-за-чем! Хочешь толковать о чем-нибудь, - толкуй о тайной свободе по Блоку, свободе, без которой мы умираем, толкуй о прессинге ноосферы, об избытке энергии, но только не о долге! Лучше великих все равно не скажешь, а кто их, великих, когда слушал? Как ни старайся, в лучшем случае только повторишь прописные истины. Вот тебе и весь долг!
Горлик указал на Егора пальцем.
– Тут он прав, Путя. Ой, как прав!
– Конечно, прав! Полистайте сюжеты восемнадцатого века и сравните с двадцать первым, - есть там принципиальная разница? Ежу ясно, что нет. Разве что в языке... А задумайтесь над подтекстом, - может, проблематика разная? Да ничего подобного! И тут вынуждены шлепать след в след!
– Все верно, все в точку!..
–
– Егор взглянул на Горлика, но тот лишь растерянно сморгнул. Насчет выводов он затруднялся.
– А вывод, сударики мои, такой, что миф о долге - всего лишь миф! И нужен наш труд прежде всего нам самим. Путе Путятинское, а Горлику - Горликовское. Такая вот закавыка, господа дворяне и творяне! Потому как, если это нужно только нам, то и водить пером по бумаге вовсе необязательно. Диоген был честнее, бумаги с папирусами не марал. Сидел себе в дубовой утробе, скрипел извилинами и никому своих мыслишек не навязывал. Это нас, техногенных да нетерпеливых, прорвало. Ринулись черкаться да поучать, ячество свое выказывать. Книги стали тиражами оценивать, стихи - с трибун читать да по концертным залам. Не для себя стали творить, для окружающих, ферштейн? Так что нечего бить себя в грудь! Хотел правды, Путя, вот и получай! Стилет - он, сам знаешь, от какого слова произошел. Стило, стало быть, ручка, предмет, вполне пригодный для агрессии. Так что, братцы литераторы, именно мы с вами были носителями первых виртуалий! Пожали, что посеяли!
– В таком случае...
– Путятин грузно поднялся.
– В таком случае, говорить нам более не о чем. Возможно, это только похмелье... Хорошо, если только похмелье.
– Это не похмелье, Путя. Это откровение.
– Тогда счастливо оставаться.
– Да постой же! Куда ты пошел?
Не произнося ни звука, Путятин покинул купе, аккуратно прикрыл за собой дверь - подчеркнуто аккуратно, даже замочком не щелкнул. Пожалуй, хлопнул бы от души, - было бы легче. Значит, оскорбился всерьез.
– Обиделся, - Горлик смущенно кашлянул в кулачок.
– Чего ты на него набросился? Он тебя навестить пришел, посочувствовать.
– Он себе посочувствовать пришел, - буркнул Егор. Выдумал очередных врагов, вот и рыщет в поисках союзников.
– Может, и рыщет. Что в том плохого? Сам ты разве не такие же речи толкаешь, когда выпьешь? В смысле, значит, про долг, совесть и сверхзадачи?
– Когда выпью, может, и толкаю. Зато в трезвом виде помалкиваю.
– Ничего себе - помалкиваешь! Взял и надавал оплеух человеку. Спрашивается, за что?
– А нам всегда есть за что оплеухи давать. То есть - и давать, и получать. Овечек нет, все малость озверевши.
– И она тоже?
– Горлик указал на Мальвину.
– Вот она - нет. Она не успела.
– Значит, ты уже неправ!
– Ладно тебе...
– Егор отмахнулся.
– Попрошу вечером прощения, и помиримся. Путя - отходчивый, поймет.
– Станция впереди, - сообщила Мальвина. Она смотрела в окно и в споре не участвовала.
– Ход замедляем.
– Ну что? Пойдем погуляем?
– Горлик оживился.
– Пойдем, - Егор, охая, встал, поглядел на себя в зеркало. Лицо измятое, местами откровенно изжеванное. Возле рта и глаз - паучьи морщинки. Ну и рожа! Накинь серенькую шаль, нацепи очки, - и получится самая настоящая баба Яга! Егор в сердцах сплюнул.
– Чего ты там опять? Изображением недоволен? Возьми тряпочку и протри.
– Такое никакой тряпочкой не сотрешь.
– Пробормотал Егор. Отвернувшись от зеркала, стал неуверенно причесываться.
***
– Теперь уже и не проверить, что верно, а что нет. Да в сущности не все ли равно? Пусть будет библейская версия, не возражаю. Хотя с аналогичным успехом могу принять гипотезу об оживших планетах.