Нам здесь не место
Шрифт:
— Bueno! — снова кричит Чико, но тут вдруг ярким белым светом вспыхивает прожектор, такой ослепительный, что я вскидываю руку, чтобы защитить глаза. Я слышу, как открывается дверь и грубый мужской голос рычит:
— Кто там? Чего вам надо?
— Извините, — отвечает Чико, — мы просто… мы перебрались через реку и не нашли дороги в город. Пожалуйста, сеньор, вы не могли бы нам помочь? Нам негде ночевать.
Мужчина делает несколько шагов вперед, и я вижу в ярком
— У него ствол, — шепчу я мальчишкам.
Но Пульга уже поднял руки.
— Пожалуйста, сеньор! — кричит он. — Мы просто трое подростков! Не стреляйте, пожалуйста! Мы уже уходим! Простите нас!
— Пожалуйста, не стреляйте! — присоединяется Чико. — Пожалуйста, помогите!
— Идем, — говорит Пульга и хватает Чико. — Валим отсюда!
— Всем поднять руки! Уходите с поднятыми руками!
— Сеньор, пожалуйста, — умоляет Чико.
— Мне жаль, но у меня тут не шелтер. И мне все равно, кто вы такие. Вы должны уйти. Немедленно!
— Но сеньор, рог favor… пожалуйста… — плачет Чико. — Не нужно пускать нас в дом, мы поспим снаружи, в вашем патио… пожалуйста!
— Убирайтесь отсюда. Я не могу вам помочь. Там дальше по дороге кладбище, где ночуют мигранты, идите туда.
— Рего, sefior, рог favor… Сэр, пожалуйста… — молит Чико полным отчаяния голосом.
Мужчина взводит курок:
— Пацан, я тебя предупредил.
— Идем! — кричит Пульга. — Давай же! Из-за тебя нас застрелят!
Он отступает на шаг и одной рукой тащит за собой Чико; его вторая рука по-прежнему поднята. Но Чико ухватился за ограду, как потерпевший кораблекрушение за спасательный круг.
— Я серьезно, Чико! — снова кричит Пульга, изо всех сил стараясь оттащить его от забора.
— Не надо! Чико крепко держится за ограду. — Я не хочу ночевать на кладбище! Пожалуйста!
Он крупнее и сильнее Пульги, и никакие слова не могут заставить его уйти.
— Я сказал, проваливайте! — орет человек.
— Пошли, Чикито, — шепчу я. — Хватит тебе, мы же все вместе, понимаешь? Обещаю, все будет в порядке. Я о тебе позабочусь, — ласково обещаю я ему. — Пожалуйста. Давай!
Он все еще плачет, но в конце концов кивает и отпускает ограду.
— Кладбище там, минутах в десяти ходьбы, — бросает мужчина, показывая направление обрезом. — Увидите надгробия. Больше я ничем не могу вам помочь. И не возвращайтесь сюда.
Мы идем обратно, прочь от дома. Через несколько минут яркий прожектор гаснет, и нас снова окутывает ночь.
Плач Чико нарушает тишину.
— Все нормально, — шепчет Пульга; в его голосе слышится раздражение и сочувствие одновременно.
Я прижимаюсь к Чико как можно
— Я хочу домой, — говорит Чико. — У нас ничего не выйдет. У меня ничего не выйдет.
— Выйдет, — заявляет Пульга. — Вон, смотрите! Кажется, это кладбище.
— Думаешь, мне от этого легче? Я боюсь muertos, мертвецов, — сообщает Чико.
— Они — добрые духи, Чикито. Они нам помогают, — объясняю я ему, различая впереди темные очертания надгробий и склепов.
— Плохие тоже бывают, — говорит он, и я вспоминаю истории, которые рассказывала мама. Считается, что духи могут злиться на живых и строить им всякие козни. Ночью они бродят по улицам и кладбищам, поджидая людей.
— У нас нет выбора, — произносит Пульга.
Чико со свистом втягивает воздух, но он знает, что Пульга прав, — повернуть назад теперь невозможно.
Мы медленно идем к кладбищу, и чем ближе подходим к первым захоронениям, тем громче становится стрекотание сверчков. Я стараюсь открыть глаза как можно шире, чтобы лучше видеть и засечь любое движение. Осторожно продвигаясь вперед, мы стараемся не издавать никаких звуков и решаем не слишком углубляться на территорию кладбища.
У меня такое чувство, будто за нами наблюдают. Я напрягаю зрение, высматривая, нет ли тут кого-нибудь еще, и мне кажется, что я различаю на земле какие-то фигуры. И вроде бы слышу шепотки, витающие в неподвижном ночном воздухе. Но я не уверена и не знаю, кому они принадлежат. Может, таким же, как мы? Или тем, кто рад поохотиться на таких, как мы?
— Сюда, — шепчу я ребятам, ныряя за надгробие. — Давайте остановимся тут.
— Хорошо, — быстро соглашается Пульга.
Чико пыхтит, но теперь уже не плачет. Он старается держаться поближе ко мне, и даже когда мы уже устроились, хватается за меня и прижимается всем телом.
Я сразу вспоминаю об оставленном младенце, и от этого перехватывает дыхание. Мои груди начинает покалывать, словно от слабого разряда тока. Я щупаю тугую повязку, проверяя, не промокла ли она. Но молока просочилось совсем немного, ничего страшного.
Клянусь, я слышу, как бьется сердце, и не знаю, чье оно — мое, Чико или этого младенца. Тоскливое чувство охватывает меня, на глазах выступают слезы, но я быстро вытираю их. Я не стану оплакивать то, чего никогда не хотела и что не могу полюбить.
Мы лежим на бетонной плите, и я смотрю в небо, гадая, придет ли моя защитница бруха, если я ее позову. Вытащит ли она нас отсюда и перенесет ли к границе, если я очень сильно пожелаю этого. Я гляжу в небо, выискивая ее среди звезд. Их так много, и они так прекрасны, что от этого захватывает дух.