Наматжира
Шрифт:
Альберт сам посмотрел все пять работ и заявил, что он никогда не подписывал картин по диагонали; что же касается самих работ, то он их видит впервые. Гордон Симпсон как член Арандского художественного совета осмотрел работы, находившиеся в полицейском участке, и официально подтвердил, что диагональная подпись в правом нижнем углу совершенно не соответствует практике Альберта подписывать свое имя. «Через меня, как через посредника, — сказал он, — прошло много его картин, но я никогда не видел подлинных работ Наматжиры, подписанных по диагонали. Работы, которые я осмотрел в полицейском участке, умело копируют его манеру и только эксперту под силу определить, что это — фальшивки».
Все это, казалось бы, давало основания думать, что полиция
В аделаидской газете «Ньюз» от 14 января 1954 года появилось следующее сообщение: «За прошлый год полиция занималась тремя подделками, проданными в Южной Австралии за сорок и пятьдесят гиней. После этого полиция Северной Территории, Южной Австралии и Виктории, вероятно, умыла руки. Совет полагает, что мошенник, подделывающий картины, все еще на свободе и продолжает прибыльную торговлю фальшивками. Это служит предостережением для всех не покупать каких-либо работ, не имеющих штампа совета и департамента по делам туземцев, а также подписей официальных лиц».
Статья в «Ньюз» была последним публичным упоминанием о махинациях с подделками под Наматжиру. О том, насколько события этих месяцев подействовали на Альберта, по нему определить было невозможно. От природы сдержанный, он принимал — во всяком случае, внешне — свалившиеся на него неприятности и крушение заветных планов с таким же хладнокровием, как славу и признание; даже сообщение о награждении его по случаю коронации королевы медалью не вызвало у него сколько-нибудь заметного восторга. О награде он узнал, будучи в резервации Хааст-Блафф, где вместе с сыновьями писал акварели. Там его посетил сиднейский писатель Фрэнк Клюн, у которого с собой был приемник. Слушая передачу в канун коронации, Альберт и услышал, что его и нескольких других выдающихся австралийцев королева награждает медалью в ознаменование ее коронации. Он никак не отреагировал на эту новость: его гораздо больше занимали замыслы пейзажей для Клюна. Покидая семью художников, Клюн увез в Сидней четыре акварели одного и того же пейзажа. Они были написаны Альбертом и его тремя сыновьями — Енохом, Оскаром и Эвальдом, причем каждая была выполнена в своеобразной, присущей автору манере.
Во время пребывания в Хааст-Блафф Альберт обнаружил месторождение меди, которое оказалось неподалеку, на территории туземной резервации Арейонга. Альберт подал заявку на участок и попросил опробовать руду. И снова крушение надежд: горная порода была твердой и содержала всего двадцать семь процентов металла — процент недостаточный для промышленной разработки. Неудачи Альберта во всех его деловых начинаниях, за исключением живописи, разительно изменили его, и это особенно беспокоило друзей художника в Хермансбурге, куда он изредка наведывался. Он признавался, что его бесплодные усилия выбиться в люди сделали его глубоко несчастным. Он жаловался миссионерам, что, с тех пор как оставил Хермансбург, чтобы быть поближе к своему посреднику в Алис-Спрингсе, его долги постоянно растут и причиной тому — родственники, которые потянулись за ним и обосновались поблизости. А было их человек пятьдесят, притом так уж повелось: стоило ему не купить всего, что от него требовали, как они сами отправлялись в город и накупали товаров, записывая траты на его счет. Много денег уходило и на частый ремонт грузовика, на котором ездили все, кому не лень.
Полностью поглощенный личными заботами, Альберт не проявил особого интереса к приглашению его в Канберру, где его должны были представить королеве. Ее визита ожидала вся Австралия.
VI
Пока Австралия с нетерпением ожидала визита королевы, Альберт готовился к своему визиту
Утром 3 февраля, в день отъезда, он навестил своих друзей супругов Танкс, владельцев магазина, в котором он был постоянным покупателем. Миссис Танкс похвалила его элегантный вид и, заметив, что у него запылились ботинки, дала ему ваксу и щетку. Альберт, не избалованный вниманием к своей внешности, был польщен и, проворно до блеска начистив ботинки, выпрямился в ожидании окончательного одобрения.
«Ну как, теперь все в порядке? — спросил он. — Тогда пойду. Самолет ждет — я полечу на нем в Дарвин». Тепло распрощавшись с супругами Танкс, он гордо вышел из магазина.
Альберту предстояло первый раз в жизни лететь на самолете, но на лице его не было и тени страха. Проводить его пришли супруги Бэттерби и Алан Уочоп. Внешне он, как всегда, был невозмутим, и волновался ли он перед предстоящей встречей с королевой, узнать было невозможно. На вопрос Уочопа, взял ли он подарок для королевы, Альберт спокойно ответил, что не для таких простых людей, как он, предлагать ей подарки.
Но у Альберта был подарок для королевы, а не признавался он в этом потому, что кое-что знал о таких вещах, как протокол. Администратор Северной Территории Ф.-Дж. Уайз рассказывал: «Альберта написать что-нибудь особенное в подарок королеве попросил с моего согласия мистер Маккэфери, исполняющий обязанности директора департамента по делам туземцев. Альберт охотно согласился, но сам бы он об этом никогда не подумал».
Во время полета в Дарвин, хотя для Альберта все это было в новинку, он держался, как бывалый пассажир. Когда он прибыл в аэропорт, его больше всего беспокоило, готовы ли белые полотняные костюмы, которые шил для него портной-китаец. Дуглас Локвуд, старый друг и почитатель Альберта, поджидал его в аэропорту, чтобы проинтервьюировать о подарке королеве и о предстоящем посещении больших городов.
На Юг из Дарвина Альберт летел на лайнере «Констелейшн» в сопровождении Ф.-Дж. Уайза, его супруги и членов делегации от Северной Территории, которые должны были быть представлены королеве. После приземления в аэропорту его повезли в Сидней, самый большой город Австралии, насчитывающий два миллиона жителей. Путь от аэродрома до города проходил по промышленному району Мэскот, который на Альберта произвел огромное впечатление.
Проведя два часа в Сиднее, делегация отбыла в Канберру. Ни фешенебельный «Канберра-отель», ни любопытные взгляды не смутили Альберта и не лишили его любезности и врожденного самообладания. Утром 15 февраля, одетый в белый полотняный костюм, Альберт отправился в Дом правительства, где должна была состояться церемония представления королеве и герцогу Эдинбургскому. Отряды королевской полиции Папуа и Новой Гвинеи, моряков с острова Манус, трубы и медь оркестра Тихоокеанского полка придавали величественной церемонии экзотическую окраску.
«Среди многих выдающихся австралийцев высокий, статный, темнокожий художник-абориген был бесспорно самой выдающейся личностью, — писал впоследствии один из гостей. — Ее величеству Альберта представил министр Территорий Поль Хэзлак. С врожденной грацией художник поклонился королеве и коснулся ее протянутой руки своими темными длинными пальцами. Царственное достоинство королевы и природное достоинство представителя древнейшей австралийской расы — это было незабываемое зрелище. Все, кто удостоился чести быть свидетелем этой встречи, никогда не забудут той обворожительной улыбки, с которой ее величество приветствовала Альберта Наматжиру, и то искреннее расположение, с которым приветствовал его принц Филипп».