Наносная беда
Шрифт:
– Вот тут мы говорим (и императрица провела пальцем по занимающей ее фразе манифеста): "Мы с несумненною верою ожидаем затем от благости всещедраго Бога, что Он сии наши учреждения учинит достаточными и отвратит от нашего отечества бич гнева Своего..." Как они всегда крупно пишут м ы, н а ш и, крупнее в с е щ е д р а г о Б о г а (добавила она вскользь)...
– А достаточны ли, полно, сии наши учреждения?
– Мы уповаем, государыня, что всемогущий Бог учинит их достаточными, - смело отвечал Орлов.
– О! Вы все, Орловы, бойки, -
– На словах, ваше императорское величество?
– как-то странно спросил Орлов.
– Нет, я этого не сказала, граф, и не думаю: Орловы доказали неоднократно, что они бойки на деле... Вон и теперь, давно ли граф Алексей Григорьевич возвеселил всю Европу чесменским фейерверком? А я думаю вот об этой, как ее величать не ведаю, "Перевалка" ли, "Язва" ли, "Чума" ли... Сожжем мы и ее, как сожгли турецкий флот? Не придется ли и против нее послать Орловых?
– Как будет угодно вашему величеству!
– А уверены ли вы в расторопности тех лиц, коим вверено сие дело ныне?
– Я их всех знаю, государыня, да некоторых и вы изволите помнить: нашу китайскую карантенную стену ограждают с командами генералы Шипов, Воейков и Щербинин, князь Мещерский - со стороны Польши и Малороссии, а Москва и Петербург, как изволите знать, ограждены от язвы двойными смолеными рубашками и изрядным количеством чесноку...
Государыня засмеялась и, взглянув на Вяземского, который еще ни разу не улыбнулся, сказала весело:
– Четыре поименованные генерала напоминают мне письмо Вольтера: он пишет, что уксус, называемый "четырех разбойников", самое есть действительное средство от заразы. Как вы думаете, князь, похожи наши генералы на этот уксус?
– Похожи, ваше величество, только на разбавленный водою, - отвечал Вяземский, не улыбаясь.
– То есть как?
– Слаб оказался наш уксус, государыня... Чеснок понадобился...
– Вы разумеете вторую карантенную линию за Москвою?
– Так точно, ваше величество.
Императрица опять задумалась и опять машинально поправила кружевцо рукава...
– Крупно, крупно пишут. Меня крупнее Бога на бумаге ставят, - как бы про себя говорила она.
– Его одною заглавною буквою, а меня всеми литерами...
– Для черни сие делается, ваше величество, для подлого народа, подсказал Вяземский.
– Попа знают и в рогоже... А какие офицеры охраняют вторую карантенную линию?
– обратилась императрица к Орлову.
– В Боровске - Булгаков, ваше величество, в Серпухове - Свечин, в Калуге - Ергольский, в Алексине - Сенденгорс, в Кашире - Толстой, в Коломне - Хомутов...
– Шесть изрядных головок чесноку, - снова улыбнулась императрица.
– А московский главный начальник граф Петр Семенович, смоленая рубашка?
– Смоленый сарафан, ваше величество, - отвечал Орлов.
– Да, почти саван... стар уж он... кашкой пора кормить...
Императрица опять перенесла глаза на манифест, перевернула его и, перекрестясь, обмакнула
– Это последняя дань старому году, - сказала Екатерина, - он принес моровую язву, она с ним и умрет, если Бог благословит наши начинания. Указ же сената и наставления о мерах предосторожности от заразы я прочту послезавтра. Я ожидаю мер действительных.
Меры, точно, казались действительными. Через несколько дней императрица имела удовольствие читать указ сената об этих "мерах". В этом императорском указе всенародно объявлялось, что "хотя принятые противу заразительной болезни меры и осторожности, а паче твердое упование на милость Божию подают несумненную надежду, что сия опасность, начиная везде пресекаться, вскоре совершенно утушена и истреблена будет, но как при всем том благоразумие требует, чтоб, предохранив лифляндские рубежи и прочие к Польше прилежащие губернии от зараженных тою опасною болезнью польских мест, не оставлять в то ж время и всей предосторожности и радения неусыпного к тому, дабы, от чего Боже сохрани, оное зло не внеслось каким-либо образом в недра самые России и ее столичных городов", то правительствующий сенат "за нужно рассудил":
"По всей польской границе, где есть только заставы, а нет ни карантинов, ни лекарей, поставить от каждой губернии по две таможни и устроить карантинные дома, а все прочие проезды и заставы закрыть.
Никто из проезжающих из сомнительных мест не должен следовать по проселочным дорогам, а непременно все должны направляться на одну из карантинных застав, расположенных непрерывною целью в городах: Серпухове, Коломне, Кашире, Боровске, Алексине, Калуге, Малом Ярославце, Можайске, Крапивне, Лихвине, Дорогобуже и на пристани в Гжацке.
Для пресечения потаенных поездов и провоза товаров не только от заставы к заставе, по всей карантинной линии, делать частные разъезды, но дозволить жителям тех мест ловить таких проезжающих и доносить. И если кто пойман будет, а товар у него не сумнительный, то доносителю давать из того награждение, а сумнительный жечь и с преступниками поступать по законам, давая в сем последнем случае доносителю пристойное награждение из казны.
– Так мы доносчиков у себя, пожалуй, разведем, - заметила императрица при чтении этого пункта.
– На доносителях, ваше величество, государство держится, - отвечал Вяземский.
– Это говорит генерал-прокурор, а не человек, - улыбнулась Екатерина.
– Гражданин, ваше величество, и верноподданный.
– Так... но доносы не должны существовать... не должны бы...
– Зато, государыня, с доносителями у нас птица через кордон не пролетит.
– Дай Бог... Но я разумею тайные доносы... Для общего блага доносы должны быть явные и имена доносителей следовало бы публиковать во всеобщее сведение.