Наперекор Сталину
Шрифт:
* * *
Теперь корабль уже был весь объят пламенем, постепенно погружался, но горизонтально, не давая крена. (Позднее мне объяснили, что он мог в любой момент перевернуться за несколько секунд.) Но как это ни странно, на палубе жара не ощущалось. Благодаря феномену противодавления, так для меня и оставшегося необъяснимым, мы были по колено в воде, хотя палуба находилась еще в нескольких метрах над уровнем моря.
Мы прислушивались к шипению пламени. Все молчали; каждый лихорадочно искал возможность спастись. И как раз в этот момент мы услышали второе за этот день историческое высказывание. Кто-то по-английски произнес слова, которые можно прочесть во всех рассказах о катастрофах:
Я принялся метаться по кораблю в отчаянных поисках чего-то достаточно прочного, что бы плавало и могло выдержать меня на воде, за что я мог бы зацепиться и молить Бога о спасении. Но, как сестрица Анна, я не видел ничего подходящего.
Все мы напоминали мне крыс, крыс, которые не могут покинуть тонущий корабль! Мы были обречены либо сгореть заживо, либо, бросившись в воду, исчезнуть в водовороте готового затонуть корабля. Знакомая история. слишком хорошо знакомая.
После бесконечного метания туда и обратно я заметил группу людей, перегнувшихся через борт. Вглядевшись в волны, я - о, чудо!
– увидел прямо у корпуса корабля плот; по борту к плоту спускалась веревочная лестница; по ней можно было спуститься. Кто-то возле капитанского мостика обнаружил плот, который матросы забыли сбросить в море.
Люди спускались без паники, не толкая друг друга. До меня только дошла очередь, когда рядом со мной откуда-то появился матрос. Мгновенно в моей голове мелькнули мысли, совершенно идиотские, но не лишенные смысла; это говорила та часть моего «я», которая следила за другой, чтобы узнать, сумею ли я «умереть достойно». И я принял решение: «Ты считаешь себя важной фигурой. К тому же ты пассажир и, следовательно, логично отдать предпочтение тебе, а не этому матросу. Но.» Все это в моем воспаленном мозгу должно было привести к решению, которое было легко предугадать, - я уступил свою очередь бравому матросу, не будучи уверенным, что мест хватит для всех. Несколько мгновений спустя я в этом убедился. Но это раздвоение личности, эта последняя воля не упустить возможности уйти из жизни - я их переживал трижды, когда чувствовал, что нахожусь на пороге смерти. Полученное воспитание всегда брало верх, и когда кто-либо заводит речь о культуре, я могу сказать, что воспитание, быть может, единственное, что остается, когда забыто все остальное!
Я спустился по веревочной лестнице и, оказавшись по шею в воде, конечно же в полной амуниции, влез на плот. На нем было полно людей. К счастью, никто не остался на корабле, ни одной брошенной души, ни одной трагической сцены. Помню, что рядом со мной оказались английский морской офицер и мой приятель, дрессировщик медведей. Двоим моим товарищам-французам удалось спастись на первой шлюпке.
Продрогшие до костей, прижавшись друг к другу, мы все были на плоту, мы были спасены.
Кто-то отвязал веревочную лестницу от корпуса судна. На какую-то долю секунды нам показалось, что лучше было оставаться прилепленными к борту нашего корабля. Но корабль теперь уже весь пылал и в каком-то жутком танце клонился в нашу сторону. Мы изо всех сил гребли руками, стараясь сдвинуть с места наш плот, но сделать это не удавалось.
И в этот миг с объятого пламенем корабля донесся жуткий крик, настоящий рев дикого зверя, заставивший нас содрогнуться от ужаса, душераздирающий крик, который я никогда не забуду, даже если мне выпадет жить сорок жизней. Крик страха, крик агонии, прорвавшийся
Ветер продолжал нас не отпускать от борта «Пасифик Гроув». Тревога, в какой- то момент оставившая нас, снова закралась в сердце, еще глубже, чем прежде. Мы смотрели на мрачную, высящуюся над нами пылающую громадину и ждали, когда она опрокинется и потянет нас за собой в бушующую пучину.
Нас накрыло волной, гребень которой оказался между плотом и корпусом судна. Потом другая волна, потом еще одна. Сомнений не было: мы медленно удалялись от корабля, преодолевая ветер, медленно, но верно. Если бы мы достаточно владели собой, чтобы сохранить ясность мысли, то поняли бы тогда, что корабль благодаря одной своей массе имел больше шансов быть подхваченным ветром и что это он совершенно естественно мало-помалу удалялся от нашего плота.
Мы были спасены. И только сладостное чувство стало согревать мне душу, как до меня дошло, что мы находимся в самом центре огромного пятна мазута, окружавшего судно. И в этот же момент от запаха, исходившего от моей одежды и от одежды моих товарищей, меня стало беспрерывно рвать; я долго никак не мог унять рвоту. Теперь стояла уже ночь, пламя вырывалось откуда-то из внутренней части корабля.
Я зажал нос, рот, уши, закрыл глаза, собрал всю волю, чтобы подавить приступ тошноты. И наконец мне удалось это сделать.
* * *
Но нас по-прежнему окружало пятно мазута, грозное пятно, пугавшее нас - мы ждали, что наш плот загорится в тот момент, когда корабль станет погружаться в волны океана. И снова нас охватило отчаяние; в третий раз мы снова почувствовали приближение конца. Мне объяснили, естественно, много позднее, что пятно мазута на поверхности ледяной воды имеет лишь самый ничтожный шанс загореться, но тогда мы этого не знали!
Проходили минуты, казавшиеся часами. Мы сидели, прижавшись друг к другу, отяжелевшие от мокрой одежды, охваченные страхом, и нам вдруг стало казаться, что наш плот незаметно идет ко дну. Мы были по пояс в воде и всякий раз, когда подхваченные волной, мы опускались, нам казалось, что мы погружаемся в черную и бездонную пучину. Когда море нас вновь поднимало, плот окатывало водой, и скоро мы оказались в ледяных «пакетах».
Когда мы были уже достаточно далеко от корабля, и страх, что плот загорится, прошел, я почувствовал, что продрог до мозга костей. Сидя на брусе, спиной к ветру, с отупевшим взглядом, я держался одной рукой за доску, тщетно стараясь согреть другую на груди, потом менял руки. Пальцы на руке, находившейся в воде, коченели, и это мне напомнило худшие моменты на охоте в Феррьере, но конец приключения на этот раз казался куда более рискованным!.. Я дрожал, подчиняясь какому-то странному ритму, как в мультфильме, и этот ритм, я слышал, выстукивали мои зубы. Иногда у меня было впечатление, будто кто-то играет в бабки на моем позвоночнике .
Оставалось только ждать рассвета. Доживем ли мы? К счастью, поднимаясь на гребень волны, мы в краткий миг могли видеть настоящую иллюминацию, прочерчивающую пути спасения. Это лодки со спасшимися людьми освещали своими факелами черные волны океана, и эти огоньки, мерцающие в мрачной водной пустыне, светились как огоньки надежды.
Кто-то сказал, что наш корабль выпрямился и, видимо, сейчас затонет. Я сидел спиной к кораблю и не видел этого зрелища; у меня даже не было сил повернуть голову, чтобы сказать последнее прости.