Наперекор ветрам
Шрифт:
Пока махновские квартирьеры подыскивали для батьки хоромы, Левензон слетал на станцию, связался по железнодорожному телеграфу с Якиром. Начдив приказал комбригу немедленно вернуть авангард бригады в Александровск, кроме того, разместить в городе конный полк Няги, назначить своего начальника гарнизона и своего коменданта.
— Конфликтов с Махно избегайте, — предупредил Якир, — но переправу берегите пуще глаз.
Левензон расположил полки бригады в рабочих окраинах города. Махновцы разместились на центральных улицах, а под штаб заняли гостиницу. Ночью по сонным улицам города, мирно беседуя, расхаживали советские и махновские патрули.
5 января
В расположении советских полков появились махновские агитаторы. Они затевали горячие дебаты. В дебатах принимали участие и местные рабочие. Махновские демагоги терпели явный провал. Красноармейцы лишь посмеивались над их речами в защиту анархии. Многие агитаторы действовали напрямик — доставали из переметных сум фляги с самогоном, щедро угощали красноармейцев, потом начинали трезвонить о «золотой свободе» в армии Махно и о «старорежимной неволе» в Красной Армии. Убедившись, что их потуги напрасны, они стали выкрикивать свой анархо-босяцкий лозунг: «Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют!»
6 января вышедшие из подполья члены большевистского партийного комитета Александровска вместе с большевиками бригады организовали в городе манифестацию. На центральные улицы города вышли тысячи рабочих и членов их семей с красными знаменами и плакатами.
Махновцы попытались было отобрать у демонстрантов плакаты, но им помешали красноармейские патрули. Тогда Махно прибег к одному из своих излюбленных маневров. По городу пронесся слух: «В порту обнаружены склады с деникинским добром!» Вопреки ожиданиям Махно, колонны манифестантов не только не рассыпались, а стали еще более внушительными, собранными. Все же советский комендант послал своего помощника на пристань узнать, в чем дело.
Как оказалось, в одном из пакгаузов махновцы действительно обнаружили кипы английского обмундирования и уже успели подраться из-за добычи.
Помощник советского коменданта, расталкивая пьяных махновцев, подошел к их начальнику, стоявшему к нему спиной, положил ему на плечо руку. Тот круто повернулся, полный возмущения, поправил на глазу черную повязку и вдруг в недоумении широко раскрыл рот.
— Трехсот тридцати трех святителей барбос! — закричал Гайдук. — Жив, Свирид! Видно, ты крепко пришвартовался до причала Махно! Уже в начальниках ходишь. Ну здорово, друг!
— Здорово, Ионул. Как видишь, пока ни пуля меня не свалила, ни вошь не взяла. А ты как? — пытливо рассматривая земляка единственным глазом, спросил Халупа.
— Да так… — неопределенно ответил Гайдук. — Жалко, не встретил тебя в бою. А зараз, понимаю, руки коротки. Промеж нас не то союз, не то перемирие.
Из-за галдежа в пакгаузе Халупа не расслышал ответа Гайдука. Выхватив клинок и грозно размахивая им, он стал выгонять махновцев на улицу. Не без труда справившись с этим делом, усталый, опустился на тюк. Гайдук сел рядом. Халупа достал из кармана коробку трофейного кэпстена, протянул ее земляку. Закурили.
— Вот тут хапали робу наши хлопцы, — начал Халупа. — Думаешь, нужда? Нет. Что схватили — в торбу и в тачанку, а сами в обносках ходят. А тебе, Иона, не нужно? Возьми
— Мне очень нужно, — ответил Гайдук. — Я возьму не одну кипу, а все.
— Ну, это шалишь, — махнул рукой Халупа. — Помнишь, как ты делил сало на хуторе возле Цебрикова? «Шмот мне, шмот тебе». Так и я поступлю: кипа нам, кипа вам. И не обижайся, земляк. Такая установка батьки! Он коммунистов не очень милует, а до красноармейцев всей душой. Тебе, Иона, я вижу, шинелка не нужна. Твоя, как и моя, первый сорт, охвицерская. Сейчас все обозники в английских шинелях ходют. А в таких, как наши, только боевики.
— Да, Свирид, боевики крошили головы белякам, а вы, видать, за их шинельками только и шастали. Мы вон уж где побывали, аж за Москвой. И теперь опять же гоним Деникина, а вы все на одном месте мурыжитесь. Прилипли, что ли? А как ты сам, Свирид, думаешь добираться до нашей Бессарабии? На Махно надеешься? Плохая надежда.
Не отвечая на вопросы Гайдука, Халупа ударил себя по коленкам:
— Забыл совсем… Встрелись как в великий пост. — Он отвернул полу шинели, достал бутылку, содрал с нее станиолевый колпачок, ловким ударом вышиб пробку. — За встречу хлебнем господского. Коньячок первый сорт! Хапанули мы его в обозе самого генерала Слащева. Это, брешут, ему подарок от наивысших французских буржуев. Теперь слащевский коньячок пользуют наши вожди анархии да вот мы с тобой, Ионул, — катлабухская батрачня. Давай за нашу Бессарабию!
— Не буду! — покачал головой Гайдук. — А скажи, Свирид, у вас за пьянку не расстреливают? Вот, я знаю, у нас одного командира чуть не шлепнули за полстакана бражки, за то только, что пахло у него изо рта. Вот какая она строгость в Красной Армии! А не будь ее, вряд ли встретились бы мы с тобой, Свирид.
— У нас за пьянку не стреляют. За другой любой пустяк — пожалуйста! А теперь ответь мне ты, Иона: может ваш командир по своему усмотрению, без суда, убить бойца?
— Только в бою, за трусость! — ответил Гайдук. — А так без трибунала никто не смеет, даже начдив или там командарм.
— То-то, — скрипнул зубами Халупа. — А у нас, по секрету тебе скажу, не то что батько или душегуб, что при нем, Задов, а каждый командир полка сам судья, сам и палач. Любого бойца может хлопнуть, и спрос с него как с гуся вода. Вот этой «свободы» я не понимаю. Даже поделиться не с кем. Тебе, как старому другу, говорю первому. — Халупа осторожно оглянулся. — С полмесяца назад сколько людей пропало! И не в бою, Иона. Батько сам расстрелял. Помнишь Абрама Полонского? От вас пришел с огромным войском. У нас командовал стальной дивизией. Как, бывало, обложат нас кругом беляки, Каретник все наблюдает фланги, а в лоб, в самое пекло, посылает Полонского. Через то от стальной дивизии остался один только полк. Так вот, хлопнул батько Полонского. Боялся, что переметнется до вас, как летом переметнулся до нас. Видать, не пришлась Абраму по вкусу махновская каша, соскучился по красноармейскому кондёру.
— Да, дорого заплатил он за измену. И поделом, — Гайдук свернул самокрутку, достал из кармана махорку, — А скажи, Свирид, по совести: не набридла ли тебе самому махновская каша? Не пора ли сменить паруса?
— Если даже и набридла, что я могу поделать? Я уже весь с потрохами в этой каше. Пожалуй, теперь я только батьке и нужен. Попадись я в руки вашему Якиру, он меня шлепнет по первой статье. Особенно за Помошную. Напакостил я тогда крепко. Раза два двинул по скулам того командира с бородкой… Того, ну как его, забыл по фамилии, у него еще адъютант девка?