Напиток забвения
Шрифт:
Марьяну тоже не раз вызывали к следователю, но она не добавила ничего существенного, что помогло бы в поисках девочки. В самом деле, не рассказывать же в милиции сказки, сочиняемые Даной:
– А знаешь, Марьяна, я вчера видела себя в большущем красивом зале. Я танцевала с принцем, который подарил мне очень красивое платье, украшенное сверкающими камешками. А какая красивая там была музыка…
Кто из нас не видел себя в детстве принцессой или путешественником в дальних странах?..
В конце концов, не найдя каких бы то ни было признаков криминала или несчастного случая, а также учитывая приютское
Глава 5
Мирослав Викторович с бодрым видом поднимался по старой выщербленной лестнице на второй этаж прокуратуры, стараясь не показывать, каких усилий это ему стоило. Но куда больше усилий он приложил недавно на комиссии ВТЭК, пытаясь доказать собравшейся медицинской братии, что недавнее ранение уже в прошлом, и он вполне годен к строевой. Уважаемые доктора согласно кивали головами, о чём-то переговариваясь вполголоса на латыни, но в конце вынесли вердикт: инвалидность. Еле-еле Мирослав Викторович сумел их уговорить временно отложить заключение – на срок санаторного лечения.
Надо заметить, что прежде он никогда не позволял себе такого праздного безделья, как санаторий. Даже в молодости, после ножевого ранения. Тогда медики его чуть ли не с того света вытащили, да и то лишь благодаря случайному совпадению групп крови его и одной девчушки, Марьяны Доний, лечившейся в той же больнице.
Помнится, вскоре после выписки он хотел поблагодарить девочку. Тогда Мирослав купил огромный букет ромашек и заявился по адресу её проживания. Но, оказывается, Марьяна уехала к бабушке на Буковину и осталась там. У него же вскоре началась совсем другая жизнь – семейная…
Он прошёл мимо секретарши Люсеньки, поздоровавшись с ней. Хотя Люсеньке было уже давно за сорок и размеры её тела шагнули за те пределы приятной полноты, когда женщина из «пампушечки» переходит в «толстушку», она так и осталась для всех Люсенькой.
– Мирослав Викторович, вам как обычно, чёрный, без сахара?
– Буду очень признателен.
Закрыв за собой дверь кабинета, он направился к окну. Это были, пожалуй, самые приятные минуты службы – утренний кофе – перед тем, как в очередной раз окунуться в мир насилия, звериной злобы и подлости.
Стоя у окна, Мирослав Викторович наблюдал за обычной уличной жизнью, но мысли его были далеко. «Я устал, я очень устал… Каждый день из года в год видеть людскую… да нет, нелюдскую ненависть, зверство, насилие, кровь и горе…Зверство… Да зверям и в голову не придет то, что придумает извращённое сознание маньяка… Что за дьявольская сущность сидит в человеке? И почему у одних она может ничем себя не проявлять до самой смерти, а над душами других безраздельно властвует с детства – и такое приходилось встречать. Выходит, клирики правы – бес сидит в человеке…»
Скрипнула дверь – секретарша принесла кофе.
– Поставьте на стол, Люсенька.
Дождавшись, когда секретарша выйдет, он взял чашку и снова подошёл к окну. На улице
Любовь!
Странная штука – любовь… Маньяки тоже зачастую убивают, как они утверждают, из-за огромной любви. Вот как Тимка, к примеру. Хотя нет, сравнение не совсем удачное – Тимка же не маньяк, просто был в состоянии аффекта. Что там Тимка сказал мне о любви? Чтоб понять, нужно любить… Может, он был прав? Любовь… Да была ли она, на самом деле? Нет, конечно же, была… Вот только…
Перед мысленным взором полковника мгновенно возникла картина, которую, как ни крути, из жизни не выбросить: вот он приходит домой, слышит разговор жены, подходит, незамеченный, к двери в спальню… Светлана сидит на неубранной кровати, спиной к двери, на полу – пустая бутылка из-под коньяка. Заплетающимся голосом его жена громко и визгливо кричит в телефонную трубку:
– Как – что хочу? Бабки гони, ты понял, папаша хренов?.. А не то придётся рассказать Лизке об ещё одной твоей дочери – Анжелике… Рассказывай, я не боюсь! Это ты бойся, чтобы Лизка и её родственнички тебя не выгнали… Ладно, проехали… До завтра, пупсик!.. Там же, где и всегда. Бабки не забудь прихватить…
Из оцепенения его тогда вывел непрекращающийся плач Анжелики. Мирослав вспомнил, как стоял тогда, ошеломлённый, и смотрел на маленькое орущее создание в детской кроватке, к которому так привязался за это время. Дочь греха. Дочь…
Да, Тимка, ты был в чём-то прав. Я прекрасно тебя понимаю. Я и сам в то время хотел убить их обоих. Плач Анжелики вернул мне разум. Спасибо ей за то, что удержала меня тогда.
«Моя Анжелика – маркиза ангелов, и жить будет в Париже», – с первых дней рождения дочери говорила Светлана. «Наша» – поправлял её Мирослав, до того самого дня, как услышал злополучный разговор по телефону… Потом перестал поправлять. Ну что же, родная или нет, всё равно – дочь. Просто очень мерзко, когда тебя используют… Что же касается любви…
Мирослав Викторович энергично потёр лоб и тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Оставим прошлые чувства прошлому.
Рабочий день начался. Ещё один, из тысяч таких же.
Он с двумя оперативниками как раз обсуждал детали очередного уголовного дела, когда резко зазвонил телефон. Мирослав Викторович поднял трубку и услышал голос жены, как обычно, властный и требовательный – голос педагога со стажем. Её менторский тон всегда раздражал Мирослава Викторовича – и без неё достаточно командиров.
– Дорогой, надеюсь, ты сегодня не задержишься.
– Постараюсь, – буркнул он, отворачиваясь от подчинённых. Те деликатно промолчали. Тема личной жизни была болезненной почти для каждого из них, а поэтому её, личную жизнь, старались не трогать.
– Так, ты не забыл, что сегодня за день?
– Э-э…
– Мы пойдём, Мирослав Викторович? – поднялись оперативники, и он кивнул: идите, выполняйте…
– Я так и знала, – торжествующе продолжала супруга, – забыл!.. А ведь сегодня – годовщина нашего брака, точнее, бракосочетания. Так что не задерживайся – сегодня у нас деловая вечеринка, дорогой.