Наполеон, или Миф о «спасителе»

Тюлар Жан

Наполеоном. Вместе со старшим братом он принимает самое активное участие в будоражащих остров выборах, обеспечивших победу паолистов, а Жозефу — должность председателя директории в Аяччо.

После того как был решен вопрос о статусе острова — самостоятельного департамента — и назначены руководители администрации, оставалось определить столицу. Бастиа? Аяччо? Корте? Выбор пал на Бастиа, который стал на некоторое время главным городом департамента.

Решения, принятые Собранием в Ореццо, были оспорены главой роялистов Буттафьочо, обвинившим Паоли в намерении подчинить остров Англии. Последующие события, похоже, подтвердили его правоту. Впрочем, паолисты болезненно воспринимали малейшую критику своего кумира. Они нанесли ответный удар, напомнив о предательстве Буттафьочо, который во время дипломатической миссии, выполняемой им по поручению Паоли, по собственному почину предложил Шаузелю присоединить

Корсику к Франции. В то время как 2 августа 1790 года на улицах Аяччо сжигали чучело Буттафьочо, выборщики Ореццо принимали решение о делегировании в Учредительное собрание двух депутатов, Джентиле и Поццо ди Борго, для разъяснения позиции патриотов.

Однако Буттафьочо опередил их. 29 октября 1790 года, взойдя на трибуну Национального собрания, он сказал: «Дерзкие люди, прикрываясь интересами общественного блага, неустанно распространяют в отношении меня, а также аббата Пе-ретти гнусные клеветнические обвинения. Они восстановили против нас народ. И господин Паоли не воспрепятствовал этой клевете». И все же раскритикованные Мирабо (который всегда будет вызывать такое восхищение Наполеона, что последний назначит Фрошо, душеприказчика этого трибуна, префектом департамента Сена) и Саличетти, Буттафьочо и Перетти так и не смогли воспрепятствовать присутствию на этом заседании корсиканских делегатов. Роялисты потерпели крупное поражение.

Наполеон добивается продления отпуска, он явно не торопится возвращаться на континент. Ярый паолист, он решительно выступает против Буттафьочо. 23 января 1791 года в кабинете своего родового имения в Милелли он составляет «Письмо Буттафьочо», за обнародование которого единодушно проголосовал патриотический клуб в Аяччо. Это письмо — первая публикация Наполеона. Она не заслуживала бы внимания, если бы не личность ее автора. Стендаль все-таки преувеличивает, утверждая, что это — «сатирическое произведение, совершенно в духе Плутарха. Его главная мысль остроумна и основательна. Оно похоже на памфлет, написанный в 1630 году и изданный в Голландии». Паоли придерживался другого мнения. «Получил брошюру вашего брата, — пишет он Жозефу, — которая вызвала бы интерес, будь она менее многословной и более беспристрастной». Для нас в ней любопытна лишь заключительная тирада. Заклеймив Буттафьочо, автор восклицает: «О, Ламет! О, Робеспьер! О, Петион! О, Вольней! О, Мирабо! О, Барнев! О, Бальи! О, Лафайет! Этот человек осмеливается сидеть рядом с вами! Обагренный кровью братьев, запятнанный бесчисленными преступлениями, он осмеливается называть себя представителем нации, он, продавший ее». Этот ряд политических деятелей, занимающих — и не случайно — «левое крыло» Собрания, воплощает политические симпатии Бонапарта. Разумеется, они объясняются поддержкой, оказанной этими депутатами корсиканским посланцам. Лишь преданность Паоли побуждает Наполеона сблизиться с наиболее радикальными деятелями Учредительного собрания. Но можно предположить и более глубокий мотив. Некий документ просвещает нас на этот счет. Он был задуман еще в 1791-м, вероятно, под впечатлением известия о бегстве короля. Мы имеем в виду набросок брошюры, которую Бонапарт намеревался опубликовать в поддержку начавшей проясняться концепции республиканизма.

«Я перечитал выступления депутатов-монархистов. Все они отмечены усилиями, направленными на поддержку неправого дела. Они путаны и неосновательны. Воистину, если бы у меня еще оставались сомнения, они развеялись бы после знакомства с их выступлениями. Утверждение, что двадцать пять миллионов не способны жить при республиканском строе, — политическая банальность».

На пути к разрыву

Одержавшие победу корсиканские патриоты разделились, однако, в вопросе об отношении к Гражданской конституции духовенства. Не без колебаний одобрил ее Паоли. Может быть, ему казалось, что события выходят из-под его контроля. Опытный лидер призывал к осторожности. Избрание Гуаско епископом в соответствии с новой конституцией (9 мая 1791 года) не умиротворило общественность. Напротив, в июне в Бастиа вспыхнуло грандиозное восстание, весьма жестоко подавленное. В итоге Бастиа утратила статус столицы. Второй жертвой пал Паоли, лишившийся изрядной доли авторитета. На выборах в Законодательное собрание, призванное сменить собою Учредительное, антипаолистская оппозиция нанесла ему чудовищное оскорбление: Арена выдвинул свою кандидатуру против Леонетти, племянника великого человека.

Что касается Наполеона, то его преданность Паоли оставалась непоколебимой. Конечно, когда в феврале 1791 года Бонапарт вернулся на континент, он нашел совсем другую Францию. Однако ни заботы об образовании двенадцатилетнего брата Луи, которого он взял с собою в Осонн, ни революционные потрясения, ни назначение в Баланс, полученное им 1 июня 1791 года, не

ослабили его привязанности к малой родине. По завершении хлопот, связанных с изданием «Письма Буттафьочо», он приступает к работе над «Историей Корсики», для которой выпрашивает у Паоли «необходимые документы». «История пишется в зрелые годы», — сухо ответил ему его кумир в письме 2 апреля 1791 года. В отношениях с Наполеоном Паоли демонстрировал явную холодность. Что это, раздражение, вызванное слишком назойливым и, пожалуй, чрезмерным восхищением? Неприязнь старого консерватора, каким в конечном счете стал Паоли, к молодому якобинцу? Недобрая память о Карло Бонапарте, чересчур поспешно перешедшем в свое время на сторону Франции? Наполеон не сдается и, набрасывая для Лионской академии «Рассуждение о счастье» (к которому мы еще вернемся), представляющее собою очередной панегирик паолистским преобразованиям на Корсике, выпрашивает отпуск.

В октябре он вновь на Корсике. На сей раз он претендует на крупную должность в батальоне волонтеров и прилагает усилия для достижения этой цели, не желая возвращаться в свою воинскую часть на континенте. Наконец 1 апреля 1792 года его выбирают подполковником, командующим вторым батальоном волонтеров. Но вот незадача! Он вовлекается в конфликт между крестьянами и горожанами, в котором еще больше страдает авторитет Паоли. В Аяччо вспыхивают кровавые столкновения, в основе которых все те же религиозные разногласия. Наполеон не несет за них какой-то особой ответственности, однако инициатива в этом деле переходит к контрреволюционерам. Второй батальон признан ненадежным и передислоцирован в Корте. Скомпрометированный в этой смуте Наполеон вынужден писать объяснительную записку, что делает его врагом контрреволюционного клана Перальди и Поццо ди Борго.

Это — поражение в его корсиканской карьере. Поражение, которое он поначалу расценивает как временное.

Что предпринять? Вариант первый: восстановиться во французской армии. А что если его уже уволили из полка по причине слишком долгого отсутствия? 28 мая он приезжает в Париж. Война разразилась в апреле, а между тем, несмотря на нехватку офицеров, решение вопроса о его восстановлении затягивается. Доверимся, в порядке исключения, «Мемуарам» Бурьенна: «В апреле 1792 года я оказался в Париже, где вновь встретился с Бонапартом. Дружба, объединявшая нас в детстве, а затем в коллеже, вспыхнула с новой силой. Я не мог назвать себя счастливым, бедствия не оставляли в покое и его. Он часто нуждался. Мы коротали время, как подобает двадцатитрехлетним молодым людям, не обремененным заботами и деньгами, их у него было еще меньше, чем у меня. Каждый день в наших головах рождались все новые планы: мы порывались основать какое-нибудь выгодное дело. Как-то он предложил снять несколько недостроенных домов на улице Монтолон, а затем пересдать их. Цена, которую заломили владельцы, показалась нам чрезмерной, все уплывало из наших рук».

Наконец Бонапарт восстановился в звании капитана. Вдумаемся: речь шла об одной из последних резолюций Людовика XVI!

Участвовал ли Наполеон в событиях 20 июня, когда народ захватил Тюильри, и можно ли доверять свидетельствам, утверждавшим, будто, возмущенный разгулом «сброда», он заявил, что «на месте короля не допустил бы подобной развязки»? Так или иначе, 3 июля он пишет Люсьену: «Наслаждаться покоем, семейным уютом и верностью самому себе — вот, дорогой мой, цель, к которой стоит стремиться». Высказывания, сделанные Наполеоном на острове Святой Елены, не достоверны. Тем не менее оставленное им изложение событий 10 августа дает представление о впечатлении, которое произвел на него народный бунт.

«В то гнусное время, — поведает он Лас Казу, — я жил в Париже, у Майя, на площади Побед. При звуках набата, узнав, что штурмуют Тюильри, я поспешил на площадь Карузель к Фове, брату Бурьенна, державшему там мебельный магазин. Оттуда я мог спокойно наблюдать за всеми событиями дня. По дороге мне повстречалась компания мерзких типов, вскинувших на острие пики чью-то отрубленную голову. Увидев, что я прилично одет и имею вид господина, они подошли ко мне, чтобы заставить прокричать: "Да здравствует Нация!" Как легко можно догадаться, я не заставил просить себя дважды».

Эксцессы, которыми сопровождался разгром Тюильри, убедили Наполеона, что «низложение государей» — дело на практике куда более драматичное, чем в теории.

«После того как дворец был захвачен, а король препровожден в лоно Законодательного собрания, я рискнул проникнуть в сад. Ни одно поле битвы не являло мне впоследствии такой горы трупов, какой предстали передо мной тела швейцарцев, потому ли, что на фоне ограниченного пространства они казались особенно многочисленными, потому ли, что это зрелище было первым моим впечатлением подобного рода. Я увидел хорошо одетых женщин, предававшихся отвратительным непристойностям на трупах швейцарцев».