Наполеон
Шрифт:
Такое благоприятное завершение встречи чрезвычайно обрадовало Наполеона: он и его генералы отправились ужинать в приподнятом состоянии духа. За столом Бертран разразился хохотом.
— Вас что-то забавляет, генерал? — спросил Наполеон.
— Я думал о полковнике Кемпбелле! — Гранд-маршал опять задохнулся от смеха.
Наполеон кивнул головой.
— Бедный полковник. Он хороший солдат и очень старается. — Издав короткий смешок, он продолжил: — Но ему не следовало покидать свой пост. Как можно наблюдать за тем, что происходит на Эльбе, с водного курорта в Лукке?
Глава 17
ЛЮБОВЬ
Бедный полковник! К рассвету ветер окончательно стих. 28-го числа, в четверг, «Партридж» опять попал в штиль на расстоянии четырёх миль к северу от Портоферрайо. Штиль застал их в таком месте, откуда они из-за заслоняющих поле зрения фортов и холмов острова даже с помощью самого сильного бинокля не могли определить, стоит ли в гавани бриг «Инконстант» или нет.
Ночью Кемпбелл сделал следующую запись в дневнике:
«Капитан Ади не хочет бросать якорь в гавани Портоферрайо, так как не исключено, что Наполеон захватит «Партридж», когда приступит к выполнению своего плана. Он может и меня взять в плен, чтобы всё оставалось в тайне».
Утром он попросил капитана отправить его на берег в шлюпке. Они договорились, что, если он не вернётся к двум часам, Ади будет считать его арестованным. В этом случае ему предстоит отплыть в Пьомбино и сообщить об этом британскому посланнику. К слову сказать, шлюпка так и не вернулась к двум часам, но во второй половине дня было безветренно и стоял туман, поэтому корабль не мог пуститься в плавание, даже если бы Кемпбелла «задержали».
Пока Кемпбелл плыл к острову, он молился в душе, чтобы «чудовище» всё ещё оставалось в своём логове.
Флаг над фортом безжизненно свисал, но красной полосы на нём не было — это был флаг с изображением трёх пчёл. Ничто не указывало на истинное положение дел, вплоть до того момента, когда утомлённые греблей моряки, обогнув старую Башню, не доставили его в Дарсе. Он сразу же заметил, что часовые у Морских Ворот и у Ведомства военно-морского флота были одеты в форму Национальной гвардии; нигде не было видно солдат с киверами. Это вызвало у него настоящий шок. Он опоздал. Вообще-то он и раньше предчувствовал, что допустил ошибку, и сейчас испытывал ярость из-за срыва своих планов.
В Карантинном ведомстве, на пристани, начальник гавани со всей серьёзностью заявил ему, что генерал Бертран «уехал на Пальмиолу». (Бертран оставил эту информацию специально для полковника).
Полковник мужественно сошёл на берег и направился вверх по дороге, на холм. Маленький городок, залитый солнцем, выглядел на удивление тихим и безжизненным без чванливых гвардейцев, щеголявших своими киверами, без упражнений по военной подготовке на площади, без военного оркестра и моряков императорского флота, сидящих за столиками в тавернах. Никто и не думал его «задерживать», наоборот, его узнавали и хитро улыбались, будто у них с этим высоким британским офицером был один общий секрет.
На площади к нему подскочил англичанин, некто мистер Грэттэн, который в ужасном волнении доложил ему все подробности Великого Исхода с острова. «Часть солдат, — сообщил он, — говорили о Неаполе и Милане, другие — об Антибе и Франции». Мистер Грэттэн лично видел флотилию Наполеона между двумя и тремя часами пополудни, немного севернее острова Капрая.
Вместе они
Это было ещё одно «специальное послание» от Бертрана.
Полковник пошёл на хитрость, сообщив ей, что беглецы, должно быть, уже схвачены.
Реакция мадам Бертран была естественной: она забросала его самыми искренними вопросами о муже: «Где он находится? Что с ним стало? Действительно ли они захвачены?»
Кемпбеллу пришлось идти на попятную, выбираясь из создавшегося положения: «Я сказал ей, что не могу точно сказать, схвачены они или нет. Однако они не могли убежать, так как вокруг острова курсируют британские и французские военные корабли, а эскадра с Сицилии под командованием адмирала осуществляет их поиски между Эльбой и Гаэтой».
Мадам Бертран, не искушённая в искусстве лицемерия, после этих слов полковника слегка успокоилась и взяла себя в руки. На основании этого он сделал вывод, что по её представлению конечный пункт плавания Наполеона находится на севере, а не на юге, как он думал вначале. Когда Кемпбелл печально разглядывал облака над Монте Жиове, Наполеон приветствовал встающие перед ним Альпы. Коричневые холмы и голубоватые горные вершины привели его в весёлое настроение и вселили уверенность. Он наградил орденом Почётного легиона капитана Шотара и Тайяда.
На палубе с левого борта Пейрюси, перегнувшись через поручни, освобождался от душивших его приступов тошноты. Когда же он выпрямился и повернулся лицом к Наполеону, на лице его играла обычная улыбка. «Отлично сработано, месье казначей, — сказал Наполеон, — вы подаёте прекрасный пример солдатам».
С лица полковника Малле не сходило мрачное, сосредоточенное выражение, он твёрдо, так же как и Дрюо, решил не поддаваться морской болезни. Они крепко держались за поручни, так как корабль слегка качало. Только один Наполеон, как бывалый моряк, слегка покачиваясь и ни за что не цепляясь, уверенно стоял на палубе, практически не обращая внимания на качку. Он с жадностью вдыхал солёный свежий воздух, с восхищением поглядывал на сверкающее под солнцем море, словно переполненный радостью мальчик, впервые отправившийся в плавание.
— Ах, мой дорогой Дрюо, — промолвил он наконец, — вы должны научиться улыбаться, как наш добрый казначей. Я знаю, вы считали, что мне не следовало покидать Эльбу, но там таились ещё худшие опасности, поверьте мне. Вы думали, что нам ни за что не удастся уйти так далеко, верно, генерал? И вот мы здесь. Сама природа чувствует это — так говорит наш добрый Тайяд. — Он улыбнулся. — Ветер на нашей стороне, солнце сверкает зелёным лучом, Сириус пожелал нам доброго пути. Мы всех чрезвычайно удивим. Они-то думают, что я, как ребёнок, буду цепляться за юбку Мюрата. И я уверен, что старина Кемпбелл уже облазил все скалы у Неаполя. Но мы-то здесь, а завтра будем во Франции — начнётся такое! Пока власти будут приходить в себя, мы подойдём к Парижу. Вы должны научиться улыбаться, мой старый добрый друг. Мы будем в Тюильри к двадцатому марта, ко дню рождения короля Рима!