Наполеон
Шрифт:
К действительности его вернул весёлый голос над чем-то подшучивавшего Жюно:
— Спорим на су, что я отгадаю ваши мысли, мой генерал? — Правильнее было бы сказать «гражданин генерал», но молодой главнокомандующий уже дал понять, что республиканская форма обращения ему не по вкусу. — Итак, о чём вы думаете? Наверно, о том, как мы войдём в Италию. Вина там не так хороши, но зато женщины превосходны!
Бонапарт улыбнулся своему молодому адъютанту. Он любил Жюно, этого бесшабашного весельчака, не очень умного, но преданного ему самозабвенно.
— Все кавалеристы одинаковы. Мечтают только о вине и женщинах. Я как раз думал о том, как раздобыть их для тебя. Будем надеяться, что старик Болье со своими австрийцами ещё дрыхнет. Тогда тебе достанется
К нему наклонился молодой Шове:
— Видите ли, генерал, я тоже размышлял. Эти горы между нами и Италией совершенно бесплодны. У нас будут трудности со снабжением. Армии придётся везти с собой всё. Нам понадобится очень много вьючных животных. А на Ривьере ничего не достать. Возможно, нам придётся запастись зерном в Генуэзской...
Бонапарт добродушно прервал его. Шове именно тот интендант, который ему нужен, он всегда ревностно заботится о своём деле.
— Если мы сможем заплатить за него, мой дорогой Шове! Министерство финансов смогло выделить мне только две тысячи луидоров золотом — на большее они не рискнули. В Париже сказали, что правительственных кредитов больше не существует. Но нужно каким-то образом собрать деньги, и немедленно. Мы не можем отправиться в поход без них. Армии нужны обувь, одежда, оружие, продукты питания — всё необходимое! Жалованье не выплачивается уже несколько месяцев. Если мы не сможем получить заем у Генуэзской республики, нам придётся занимать под сто процентов у этих хитрых генуэзских евреев, — засмеялся он. — Пойти и убедить их финансировать наше предприятие будет твоей первой задачей!
Шове серьёзно кивнул.
— Хорошо, генерал. На какое время занимать деньги?
— На три месяца. Или до тех пор, пока не возьмём Милан.
Шове кивнул опять.
— Думаю, что смог бы убедить их. Но условия будут грабительскими. Лучше иметь дело с Россиньоли. Одним боком он с итальянскими революционерами, а другим — с евреями.
Бонапарт согласился, и два молодых человека принялись увлечённо обсуждать подробности предстоящей кампании. Какой минимум средств понадобится для покупки самого необходимого. Вопросы устройства военных складов и транспортировки грузов в горах. Мошенничество компаний-поставщиков и вероятность выполнения ими хотя бы части своих обязательств. Потенциальные возможности смены линий коммуникаций.
Молодой Жюно зевнул и задремал.
Два дня спустя, на почтовой станции Шансо, Наполеон написал Жозефине:
«Я писал тебе из Шатильона и послал доверенность на получение денег с моего счёта... Каждое мгновение всё более и более отдаляет меня от тебя, мой обожаемый друг, и каждое мгновение оставляет у меня всё меньше и меньше сил выдерживать нашу разлуку. Ты постоянно присутствуешь в моих мыслях, но мне не хватает воображения представить, чем ты теперь занимаешься. Если я вижу тебя печальной, то сердце моё разрывается от боли, а если ты веселишься в кругу друзей, я упрекаю тебя за то, что ты так быстро забыла меня...
Мне начинает казаться, что я более не могу рассчитывать на твоё доброе расположение ко мне... Если меня спрашивают, хорошо ли я спал, я чувствую, что, прежде чем ответить, я должен послать курьера и получить ответ, что ты хорошо отдохнула... И пусть гений, всегда хранивший меня в минуты наибольших опасностей, теперь бережёт тебя, а я останусь без покровительства. Ах! Будь не весёлой, но немного грустной, и пусть твоя душа не знает горя, а твоё прекрасное тело болезней...
Пиши мне, мой ласковый друг, пиши подробно и прими тысячу и один поцелуй в знак моей нежной любви и верности.
Бонапарт».
Он написал это письмо в порыве чувства. Его сердце разрывалось от разлуки. Она должна, должна любить его! В рассеянности Наполеон забыл, что она теперь его законная супруга, и адресовал письмо «Гражданке Богарне, улица Шантерен, Париж».
Глава 2
И
Армия находилась в гораздо худшем состоянии, чем он предполагал. Во время деловой поездки из Марселя в Ниццу он провёл инспекцию войск и сделал множество чрезвычайно неприятных открытий; таков был результат командования Шерера за год с лишним, истекший после отъезда Бонапарта в Париж. От военных лагерей остались только названия. Люди жили в окопах, покрытых натянутыми на палки рваными одеялами, ютились в пещерах на склонах скалистого побережья... Они появлялись оттуда, подобные толпе жалких дикарей, и становились солдатами только тогда, когда под звуки горна и дробь барабана строились в шеренги. Их форма напоминала плохо залатанные лохмотья бродяг. У половины не было башмаков. У тысяч — мушкетов, ещё больше солдат не имело штыков и другой амуниции. Месяцами без жалованья, обворованные гражданскими поставщиками продовольствия (все компании-поставщики были акционированы политиками из Директории), они вызывали жалость своей худобой и бледностью. Офицеры бедствовали вместе с подчинёнными. Мало кто из них имел лошадь. Животные или давно сдохли, или их съели. Переполненные госпитали напоминали зловонные сараи, где раненые сотнями умирали от эпидемий или недоедания.
Не было ни одного полка, укомплектованного хотя бы наполовину, а солдаты к тому же — по увольнительным или без таковых — растекались по домам. Не было полка, которому не хотелось послать всё к чёртовой матери. За день до его приезда в Ниццу третий батальон 209 полка поднял мятеж, требуя выплаты жалованья; и офицеры, и солдаты отказывались служить. (На примере этого батальона он преподаст всем хороший урок. Батальон будет расформирован, офицеры уволены, а солдаты переведены в другие части). За неделю до этого чуть не взбунтовалась голодавшая в горах Ормеа дивизия Серюрье. Бунты вспыхивали повсюду. Если армия в целом была фанатично предана идее Республики, то оставшиеся в живых патриоты-добровольцы 1792 года из-за непрекращающихся страданий всё более поддавались агитации роялистов, готовивших грандиозное восстание в армии. В полках ходили слухи о тайных «обществах дофина», о пении баллад шуанов [31] . У одного полка даже хватило наглости официально обвинить в «негражданском образе мыслей» генерала Лагарпа за то, что он наказал командира этого полка, когда тот в день годовщины казни Людовика XVI вывесил траурное знамя!
31
Шуаны (от фр. «сова»; подражание крику совы служило условным сигналом) — контрреволюционные мятежники, действовавшие на северо-западе Франции вплоть до 1803 г. Основное ядро шуанов составляли крестьяне.
Ну что ж, он покажет им, что теперь у армии есть главнокомандующий, которому она обязана подчиняться. Но предстояло сделать большее. Недостаток ощущался во всём — в продовольствии и экипировке, в боеприпасах и амуниции, в фураже и повозках, в лошадях и других вьючных животных, а главное — в деньгах. Неудивительно, что Шерер докладывал о невозможности наступательных действий. Но жаловаться Бонапарт не собирался. Это была его армия, которой предстояло стать инструментом его гения. Его воодушевляла мысль, что он овладеет ею, сможет подчинить себе. Дело пойдёт! Каких бы усилий это ему ни стоило, он был решительно настроен начать кампанию в течение ближайших двух недель. Он мечтал опередить Болье с его австрийцами и Колли с пьемонтцами, сокрушительными ударами взломать их педантично выстроенную оборону. Двух недель достаточно! И не важно, что спать он будет только урывками.