Напрасные опасения
Шрифт:
— Питер будет очень тактичен, учитывая, что здесь пахнет прибылью, — насмешливо ответила ему Никки, на что Харпер рассмеялся. — Но, конечно, если вы не хотите, то я ему ничего не скажу.
— С моей стороны это было бы невежливо. Бедняга будет сходить с ума, если не сможет вам позвонить. Я доверяю вашему мнению. Раз вы говорите, что он тактичен, значит, так оно и есть. Если нет, то это сразу выяснится, так как очень немногие знают мой оксфордский номер.
Темноволосая головка Никки снова покоилась у Харпера на колене, а он
— Вы основательно защищаете свой дом, — сказала с закрытыми глазами Никки.
— Я вынужден. Здесь у меня находятся драгоценные вещи, и я, как вы весьма проницательно мне вчера указали, слишком богат и известен, так что иногда привлекаю нежелательное внимание. — Хотя художественные изделия и мебель в доме стоили целое состояние, Никки поняла по голосу Харпера, что он имел в виду не материальные ценности.
«Я — защитник, а не разрушитель» — те-перь она полностью осознала его слова, сказанные в машине. На нем лежала ответственность за людей, которых он любил. Забота его была ненавязчива, но он входил во все детали — вплоть до того, чтобы знать каждого, у кого есть номер его телефона.
Казалось бы, такое постоянное внимание Харпера к окружающим должно было вызвать у Никки своего рода клаустрофобию, но почему-то этого не произошло. Из собственного опыта она знала, как пагубно считать, что несчастья случаются лишь с другими. Возможно, отец был бы сегодня жив, если бы принял меры предосторожности вместо того, чтобы верить в свою неуязвимость. Золотая пора ее юности, как она теперь поняла, оказалась иллюзией, потому что все окружающие были слегка опьянены наркотиком власти.,
Здесь же совсем другой случай. Из разговоров с Харпером и из того, что сама заметила, Никки поняла: он прекрасно осознает, в чем польза власти, а в чем злоупотребление ею, и поэтому разграничивает две стороны своей жизни таким образом, чтобы общественная сторона не оказывала никакого влияния на личную, а тем более не наносила ей ущерба. Неудивительно, что с ним она чувствовала себя в полной безопасности. Так было только до отцовской смерти. Впрочем, она поняла, что теперешнее ее ощущение стабильности намного прочнее того, юношеского.
— Чарлз когда-нибудь бывал в вашем доме в Мейфэре? — вдруг спросила она.
Голос Харпера прозвучал одновременно печально и уважительно:
— Вы все замечаете. Нет, он ни разу там не был. Так же как Энн, Гэвин, моя мать и еще целый круг друзей. Там бывает только Гордон и вот теперь побывали вы. До своей смерти сестра, приезжая в Лондон, иногда наносила мне визит. Лишь несколько человек знают о двух сторонах моей жизни.
У Никки сомкнулись веки. Она тихонько потерлась щекой о его твердое колено, устраиваясь на нем,
— Трудно, наверное, все время быть начеку?
— Это необходимо, — кратко ответил Хар-пер.
Никки что-то сонно пробормотала и тут же удивленно открыла глаза. С чего это ее клонит ко сну? Она ведь никогда не могла заснуть первую ночь в незнакомом месте. А тут еще в обществе мужчины, который нанял ее на работу. Все дело в том, что она расслабилась. Вслед за телом, которому было тепло и уютно, успокоилась и душа. Вместо того чтобы побороть эту расслабленность, Никки отдалась ей.
— Как удивительно, — проговорила она, глядя, как сливаются отблески огня и тени. Вдруг она все поняла очень четко.
Харпер молча ждал, что она еще скажет, а когда ничего больше не услышал, то спросил, ласковым жестом убрав волосы у нее со лба:
— Что удивительно?
Но Никки уже крепко спала. Некоторое время Харпер сидел, глядя на темную головку, освещенную огнем камина.
Затем осторожно нагнулся и, подсунув руки под сонное, отяжелевшее тело, положил ее к себе на колени. Она только глубоко вздохнула, когда он укладывал ее щекой на свое широкое плечо.
Она выглядела одновременно ребенком и женщиной. Чистая, прозрачная кожа на щеках раскраснелась от тепла и сна. Пухлые губы слегка приоткрылись. Он ощущал мягкость ее тела, прижавшегося к нему. Харпер не заметил, что ихувидели. Это была Энн, экономка. Проверив, как спит Чарлз, она шла по нижнему коридору и задержалась на пороге малой гостиной, собираясь спросить Харпера, не нужно ли ему что-нибудь перед тем, как она ляжет спать. Вопрос замер у нее на губах, когда она увидела, как он нежно целует Никки в лоб и какой у него при этом взгляд.
Никки открыла глаза и увидела на потолке розы. Это показалось ей странным. Она поморгала, но розы не исчезли. Наконец она сообразила, что они не на потолке, а на пологе кровати. Потолок же был, как и положено, белый, а она лежала в кровати под балдахином. Солнце, судя по всему, уже было высоко.
Господи, сколько же она проспала! Ей бы улыбнуться оттого, что так хорошо отдохнула, а она вместо этого нахмурилась, потому что не помнила, как ложилась в постель. Помнила только свое удивление при мысли, что вот-вот уснет, глядя на огонь и чувствуя, как Харпер гладит ее по голове. Это было там, внизу.
Должно быть, он принес ее наверх и уложил в постель. Никки просунула руку под одеяло и проверила, что на ней надето. Лицо ее залила краска смущения. Как мило с его стороны и как похоже на ту ночь в Лондоне! Харпер снял с нее брюки от спортивного костюма и оставил свитер и трусы. О чем он думал, спуская с нее брюки, дотрагиваясь до тонких ног умелыми и ласковыми пальцами?
«У вас красивые ножки». Никки пронзило страстное томление, и она не знала, как утолить его. Знала лишь, что Харпер мог это сделать.