Направить в гестапо
Шрифт:
— Как ты смеешь называть моих девочек такими словами? Это тебе что, бордель?
— Какой там к черту бордель? — ответил Порта. — С такими лахудрами? Хоть нам и туго приходилось, милочка, никто не дошел до того, чтобы позариться на них!
— Я заявлю на вас, — сказала Большая Хельга, как говорила много раз за день многим солдатам. — Здесь приличное заведение, и хотела бы я знать, где бы вы без нас были.
— Могу сказать, — ответил Порта.
Большая Хельга отступила от него на шаг.
— Девочки здесь все приличные, а у Гертруды, чтобы вы знали, ухажер из СД.
— Да брось ты разоряться, — сказал Малыш. — Сама же знаешь, что любишь нас, кроме шуток.
— И хотели мы только пива, — вмешался я. — По ее поведению можно подумать, что мы попросили шестерых шлюх.
Большая Хельга, возмущенно фыркнув, вернулась к стойке. Подозвала Герду, самую страховидную из непривлекательных официанток, и отправила к нам с пивом. Герда была неплохой девушкой, но Жердью ее прозвали не зря. Я не видел женщин, которые бы так напоминали оживший телеграфный столб.
— Будь у тебя там побольше мяса, я бы, пожалуй, соблазнился затащить тебя в постель, — негромко сказал Малыш, с сожалением проводя рукой по юбке Герды, пытаясь нащупать ее несуществующий зад. Герда показала, что думает об этом ухаживании, стукнув его подносом по голове, и с достоинством удалилась.
Тут появился Барселона с неприятной новостью — вечером нам предстояло заступать в караул.
На шее у Барселоны была громадная повязка, вынуждавшая держать голову прямо и неподвижно. В один из последних дней в горах его ранило осколком шальной гранаты, и теперь он был временно освобожден от строевой службы. Ему надо было бы лежать в госпитале, но лейтенант Ольсен пустил в ход кой-какие связи, Барселоне разрешили вернуться в роту и нести службу в канцелярии; правда, его гораздо чаще можно было найти не там, а в солдатской пивнушке или в оружейной мастерской.
Кое-кто считал, что он поступил глупо, отказавшись от возможности поваляться в госпитале несколько месяцев, но Барселона был не новичком в армии и понимал, что если оторвешься от своей роты, после выписки с тобой может случиться всякое. Вероятность того, что тебя вернут в твою роту, была ничтожной, а в эти дни в уже сложившейся группе новичка почти неизбежно ждала смерть. Самые тяжелые и опасные задания автоматически выпадали на твою долю, и гибель казалась предопределенным результатом.
— Черт возьми! — произнес Барселона, глядя на стол с множеством пивных кружек. — Залпом осушали их, что ли?
— Не обращай внимания, — сказал Порта. — Лучше скажи, где будем нести караул — я ничего не имел бы против местного борделя…
— Увы! — Барселона покачал головой и взял чью-то кружку. — В гестапо, пропади оно пропадом.
— Какой болван это придумал? — спросил Легионер.
Барселона пожал плечами и бросил на стол листок бумаги. Старик вытащил его из пивной лужи и равнодушно взглянул.
— «Девятнадцать ноль-ноль, Карл-Мук-Платц, Гамбург».
Он с мрачным видом сложил листок и положил в нагрудный карман.
Штайнер внезапно ожил и сверкнул глазами на Барселону, словно он лично это устроил.
— В треклятом гестапо!
— Не смотри на меня так, — Сказал Барселона. —
— Я бы не прочь поменяться с ними, — сказал Малыш, как всегда растленный. — Там всегда есть возможность поживиться. Мы раньше делали это, чего уж там…
22
Тюрьма в Гамбурге. — Прим. пер.
— Как? — недоверчиво спросил Штеге. — Как вы это делали?
— Просто. Пообещаешь человеку сохранить жизнь, и он готов отдать все, что ни попросишь.
— Значит, ты готов взять деньги у приговоренного?
Судя по тону Штеге, он не верил своим ушам.
— А почему бы нет? — вызвающе ответил Малыш. — Иду на спор, ты с радостью заплатил бы за спасение.
— К тому же, — добавил Порта, — это не так уж безопасно. Если узнают о твоих намерениях, сам попадешь на виселицу.
Штеге открыл рот, чтобы возразить, но тут Хайде пробудился от крепкого сна и увидел перед собой сплошную стену пивных кружек. Раздраженно их отодвинул.
— Мы слишком много выпили. — Рыгнул и потянулся к ближайшей полной кружке. — И как только смогли столько выдуть?
— Неважно, — ответил Малыш. — Выдули, и это главное — не считая того, что платить за пиво тебе. Деньги есть только у тебя.
— Мне? Я на мели! — запротестовал Хайде.
— Ничего подобного! У тебя целая пачка денег за голенищем!
— Откуда ты знаешь?
Малыш пожал плечами.
— Видел. Вчера мне понадобились деньги, вот я и заглянул в твой шкафчик. Негодный замок только у тебя, скажи, пусть заменят. Не запирается толком.
— Ты что, рылся в моих вещах?
— Пожалуй, можно сказать так.
— Так это ты стянул сто марок?
— Осторожней на поворотах, — сказал Малыш. — Я же не сказал, что взял что-то, так ведь?
— Но ведь совершенно ясно, что ты!
Малыш ухмыльнулся.
— Попробуй доказать!
— И доказывать нечего! Ты сам, в сущности, признался — и, клянусь богом, поплатишься за это! — Лицо Хайде побледнело от ярости, как простыня. — Я добьюсь, что бы тебя разжаловали в рядовые — даже если это будет моим последним поступком. Добьюсь, чтобы тебя повесили. Добьюсь…
— Черт возьми, — лениво произнес Легионер, — неужели это такое уж важное дело?
— Для меня — да! — огрызнулся Хайде.
— Слушайте, — сказал Порта, словно ему внезапно пришла в голову мысль, полностью решающая проблему, — почему нам не взять с собой в караул несколько бутылок? Старушка Жердь охотно подаст нам их из под стойки.
— Да? А куда денем бутылки, когда явимся на Карл-Мук-Платц?
— Где-нибудь надежно припрячем. Это несложно. Я знаю одного из ребят, которые недавно несли там караул, он говорит, место отличное. Находишься в подвале. Никто и не подумает зайти, посмотреть, что ты там делаешь.