Напролом
Шрифт:
Я постарался не думать о том, чего мне хотелось бы. Если я могу читать мысли принцессы, возможно, и она временами может читать мои.
— Ну поговорим, пообедаем, и я отвезу ее домой.
Принцесса похлопала меня по руке, представила своим гостям — с большей частью я был уже знаком, — и я принялся пробиваться к Даниэль, рассыпая по дороге любезности, как конфетти.
— Привет! — сказала она. — Ну что, я еду в Лондон с тетей Касилией или как?
— Едемте со мной. Если хотите, конечно.
— О'кей!
Мы вышли
— Ну и куда мы теперь? — спросила Даниэль.
— Погуляем, выпьем, пообедаем. Но прежде всего пойдем в город. Я оставил машину там, на всякий случай, чтобы меня не подстерегли, как в тот раз.
— Ну с вами не соскучишься! Кстати, давай на «ты», а?
— Давай.
Я забрал из раздевалки свой чемодан, мы вышли через дешевые трибуны к самым дальним воротам и без приключений добрались до моего нанятого «мерседеса».
— Я даже и не подумала, что такое может случиться снова, — призналась Даниэль.
— Да, только на этот раз рядом может не оказаться принцессы с машиной.
— А ты что, серьезно думаешь, что они могут устроить засаду?
— Вещи, которые им нужны, по-прежнему у меня.
И к тому же я успел всерьез накрутить им хвост.
— Я просто стараюсь не появляться там, где меня могут ждать, и надеюсь на удачу.
— Да, конечно, но долго ли это еще будет продолжаться? — спросила Даниэль.
— Хм… — сказал я. — Джо ведь по воскресеньям не работает?
— Нет. Он тоже выйдет на работу только в понедельник вечером, так же как и я. А какое это имеет отношение к тому, как долго все это продлится?
— До вторника либо до среды, — сказал я.
— Как-то все это туманно…
— Это оттого, что я еще не знаю наверняка. — Мы сели в машину, и я завел мотор. — Я сейчас как жонглер. Подбрасываю одновременно десяток палок, и все они могут в любой момент упасть.
— И завалить тебя?
— Нет, — сказал я. — Я постараюсь увернуться.
Я не спеша доехал до Хенли, остановился у телефона-автомата и попытался позвонить Розе Квинс, но ее не было. У нее стоял автоответчик, который попросил меня оставить свой номер. Я сказал, что перезвоню позже.
Хенли-на-Темзе сверкал огнями. Субботний вечер, все магазины полны народу. Мы с Даниэль оставили машину на стоянке и медленно пошли по улице.
— Куда мы идем? — спросила она.
— Покупать тебе подарок.
— Какой подарок?
— Какой хочешь.
Она остановилась.
— Ты что, псих?
— Нет.
Мы стояли напротив магазина спорттоваров.
— Ракетку хочешь?
— Я не играю в теннис.
Я указал на соседний магазин.
— А пианино?
— Я не умею играть на пианино!
— А орхидеи? — я махнул рукой в сторону цветочной лавки.
— Орхидеи я люблю, но не на себе.
— А может, ты хочешь антикварный стул?
Она рассмеялась,
— Тогда и ты расскажи, что ты любишь, а что нет.
— Ладно.
Мы шли вдоль витрин, разглядывая их и болтая на ходу. Оказалось, что она любит голубое и розовое, но не зеленое, узор из птиц и цветов, а не геометрический, что она любит корзинки, ручки с пластиковым колпачком, виноград без косточек и книги про Леонардо да Винчи. Она пообещала, что подберет мне что-нибудь простенькое. И если я действительно собираюсь ей что-то дарить, пусть это тоже будет что-то попроще.
— Ладно, — сказал я. — У тебя двадцать минут. Встречаемся в машине. Вот тебе ключи на случай, если я задержусь.
— И не дорогое, — сказала она. — А то я не играю!
— Ладно, ладно!
Когда я вернулся со своим свертком, она уже сидела в машине и улыбалась.
— Ты потратил полчаса! — сказала она. — Тебя дисквалифицируют.
— Беда какая!
Я сел в машину рядом с ней, и мы принялись разглядывать подарки. Мой подарок для нее был упакован в оберточную бумагу, ее был более плоский, в полиэтиленовом пакете. — Угадай, что это! — сказала она. Я подумал, но в голову ничего не приходило.
— Не могу! — с сожалением сказал я.
Она долго разглядывала сверток у меня в руках.
— Три книжки? Три фунта шоколаду? Чертик в коробочке?
— Не угадала!
Мы обменялись подарками и принялись их разворачивать.
— Прямо как на Рождество, — сказала она. — Или на день рождения. Ой, я и забыла, у тебя ведь день рождения на Рождество! Как прикольно… — Она подумала. — Нет, на Рождество все-таки лучше. Но и это тоже прикольно.
Американцы всегда так выражаются. Я открыл сумку, которую она мне дала, и обнаружил, что Даниэль тоже немало узнала обо мне за время нашей прогулки вдоль витрин. В сумке был мягкий, застегивающийся на «молнию» чемоданчик коричневой кожи, в каких обычно носят всякие бумаги, а на крышке было золотыми буквами написано: «Кит».
— Открывай-открывай! — сказала Даниэль. — Я просто не могла удержаться. Ты ведь любишь всякие полезные мелочи, совсем как я.
Я расстегнул чемоданчик, раскрыл его и расплылся в довольной улыбке.
На одной стенке чемоданчика был набор инструментов, а на другой — карманный калькулятор и записная книжка. Все в кармашках, все надежное, отличного качества.
— Понравилось! — обрадовалась она. — Я так и думала, что тебе понравится. И еще с твоим именем!
Она закончила разворачивать оберточную бумагу, и я увидел, что угодил ей не меньше, чем она мне. Это была маленькая старинная шкатулка с выдвижными ящичками. Она слабо пахла воском. У ящичков были крохотные медные ручки, и выдвигались они мягко, как по маслу. Аккуратная, маленькая, добротно сделанная, полезная и красивая — такая же, как чемоданчик с инструментами. Даниэль долго размышляла, потом посмотрела мне в глаза.