Напрямик (сборник)
Шрифт:
– Ты… – мама задыхалась от плача, – ты только обещаешь… Как в другом городе…
– Ну, дел полно. Завтра приеду.
– И Настю хоть привези…
– Да, да. Извини, деньги кончаются… До завтра, мама. Не плачь.
Сунул телефон в карман куртки, закурил… Курил очень редко, по три-четыре сигареты в день, – но после таких разговоров не покурить было невозможно.
И главное, общаясь с родителями что по телефону, что вживую, Дробов ощущал себя ребенком, каким-то четырнадцатилетним подростком. Невольно продолжал искать у родителей защиты, помощи, а оказывалось, они
И как быть в этом вот случае? Он понимал отца – отцу необходимо было увидеть родные места, а с другой стороны – как туда его довезти, как там хотя бы ночь перекантоваться, действительно? И что будет в этом Свестуре? Может, глянет на дом, в котором на свет появился, и – инфаркт… Не мог Дробов отговаривать от поездки, отказаться помочь, но и помогать тоже не мог. Как? Оттолкнуть мать с дороги и везти?
Да, надо, по крайней мере, навестить, внучку им показать. Уже почти месяц не были… А там сентябрь, учебный год. Закрутится колесо жизни с новой силой.
Репетиционная база находилась в бомбоубежище, во дворе двух двенадцатиэтажек неподалеку от метро «Тульская». Меж домов детская площадка, скамейки, стол для домино, деревья и – три толстые трубы, видимо, вентиляции, неприметная бетонная арочка, дверь – вход в бомбоубежище. Несколько комнат там оборудованы для репетиций – есть барабанные установки, усилители, штативы, шнуры. Заведует всем этим бывший металлист Валя…
На скамейке возле входа сидели Паша Гусь, Андрей и Ольга. Дробов не видел их почти все лето и сразу отметил некоторые перемены во внешности.
Ольга, три года назад моложавая, сочная, иногда, оживляясь, становившаяся почти юной, еще пополнела, еще больше обабилась, что называется; гитарист Андрей, все двадцать лет носящий косуху (настоящую, но все-таки уже почти распавшуюся, истертую местами до дыр), полысел так, что залысины добрались до макушки, и его хвост, собранный из остатков волос, выглядел уж слишком комично, почти как косичка у старинного китайца, и еще это круглое брюхо под майкой с надписью «Dead Kennedys»; Гусь зато был по-прежнему сухощав, аккуратен и издалека выглядел лет на двадцать пять. Точнее, он, наоборот, с годами словно бы молодел и уж точно становился аккуратней; Дробов помнил, каким он был в начале девяностых – малолетний панк, бухающий, что и сколько дают, угреватый, без зуба, в рваных джинсах, с вечными фингалами и ссадинами на роже… Потом стала меняться одежда, появился зуб; Паша меньше пил, а вот три года назад предложил подрабатывать, играя советскую попсу. «Жить без любви, без любви, без любви не могут лю-уди. Час без любви, без любви, без любви – напрасный ча-ас…»
– Здорово, – сказал Дробов. – А вы чего здесь?
– А где нам быть? – хмыкнул Андрей. – Отель «Челси» далеко…
– Я думал, уже тренируетесь по полной.
– У Вали опять сгорело что-то… паяет… Да и все равно ни Макса еще, ни Игоря. – Гусь достал из чехла с барабанным железом банку «Хольстена». – Будешь?
– Блин, ты зачем висельнику веревку суешь? Я и так весь день на пиво смотрел. – Дробов
Ольга сидела на краю лавки, смотрела вперед, но каким-то невидящим взглядом. Рефлекторно подносила зажатую в прямых пальцах сигарету к губам, затягивалась. На земле у ее ног уже лежало несколько окурков.
– Смотрел, чем можно репертуар обновить? – спросил Гусь.
Дробов дернул плечами, хотел уже сказать, что времени не было, – но вспомнил про Барби.
– Была такая певичка когда-то – Барби звали. На самом деле, конечно, по-другому…
– И? – перебил Паша Гусь. – Хорошие песни?
– Не сказал бы, что хорошие, но лет двадцать назад была популярной.
– А что пела-то? – подал голос Андрей. – Любовь-морковь?
– Такую песню помню, – и Дробов не напел, а проречитативил: – «Красишь ты ресницы в ярко-синий цвет, ждешь любви прекрасной, а ее все нет».
– А, точно! – оживилась Ольга. – Ба-арби, – протянула с грустной улыбкой, от которой лицо стало еще более бабьим. – Только у нее не эта вещь лучшая, другая была… Сейчас…
– Ну, она нам подходит? – подождав, спросил Гусь.
– Подожди… Как же там… «Часики с секретом… часики с секретом…»
– Попсня наверняка махровая, – проворчал Андрей и глотнул пива.
– Нет, отличная песня. Лирика. – Ольга поднялась, вытянула из кармана узких джинсов мобильник. – Сейчас наведу справки. – Стала искать номер, еще раз улыбнулась. – Барби… Сто лет прошло…
– Кто она такая вообще? – теряя терпение, уставился Паша Гусь на Дробова. – Откуда ты ее выкопал?
– Да вспомнилась вчера… – Дробов начал было рассказывать о том, как собирали с дочкой игрушки и наткнулись на Барби с нарисованными ресницами, но осекся – зачем посторонним это знать?
– Доча! – заговорила Ольга в телефон. – Там в тумбочке под телевизором кассеты лежат. Для магнитофона! Найди срочно кассету, там на обложке написано «Барби»… Певица такая… И найди песню «Часики с секретом». Спиши слова… Да, очень надо, срочно! По работе!
– Ну, может, это и не стоит того, – сказал Андрей.
– Не знаю, может, – легко согласился Дробов.
Торчать здесь было скучно, лучше бы спуститься, подключить гитару, поиграть. Хоть что поиграть – просто поизвлекать звуки.
– Сейчас дочка найдет! – объявила Ольга. – Нет, это отличная песня – «Часики с секретом». Спасибо, Леш! – Теперь уже радостно улыбнулась, на несколько секунд став симпатичной девчонкой.
Появился клавишник Игорь с синтезатором в длинном футляре.
– Привет! Репа-то будет?
– Ну да, надеемся. У Валька поломка опять какая-то, обещал позвать. – Гусь достал очередную банку. – Подкрепись пока.
– М-м, спасибо. А чипсов нет?
– Хм!
– Понял… Когда выступление?
«Не “концерт”, – отметил Дробов, – а “выступление”. Скоро вообще в ВИА превратимся». И вспомнил: иногда их так и объявляют, в формате клуба: «Выступает вокально-инструментальный ансамбль “Антидот” – антидот против псевдомузыкальных наносов нового тысячелетия».
– Седьмого числа, – сказал Паша. – В пятницу.