Напряжение
Шрифт:
— Удачи! — Отвернулся я, прощаясь с последней надеждой чем-то заинтересовать несостоявшегося учителя.
— Слушай, Максим…
— М?
— Ну, если не найду, покажешь книгу еще раз? — Робко поинтересовался Семен с порога.
— Только в обмен на уроки! — Ухмыльнулся я, стоя к нему спиной.
— Заметано! — Обрадовался парень и осторожно прикрыл дверь.
Попался! Я вновь выудил ту книгу и с благодарностью провел по гладкой поверхности.
— А ты действительно волшебная, — признался ей и с нежностью назвал по имени. — 'Ка —
Прибрался, сходил на ужин, вновь восхищенно поразглядывал красивые, яркие изображение огромного красного автомобиля, а потом пришел мокрый и очень злой дядька. Книга лежала уже на своем месте, а я с умным видом уставился в физику, разглядывая непонятные загогулины. Сторож вобрал было воздух в легкие — явно не для того, чтобы похвалить, но тут я легонько пододвинул одеяло, показывая ботинки под кроватью, рядом с кедами.
— Ладно, — выдохнул он. — Помоги переодеться.
— Я потом погуляю?
— Иди, — устало завалился он на кровать, разминая ногу рукой.
Чуть позже, подхватив ботинки, я осторожно прокрался в дверь, рыскнул глазами по коридору, пока не заметил призывное движение рукой под лестницей.
— Спасибо, друг, — ссыпал я в ладошку Сашке два куска сахара и вернул ботинки.
— Обращайся, — счастливо шмыгнул парень, уносясь к себе в комнату.
Надеюсь, к утру дядька про ботинки забудет. Так и получилось — наверное еще и потому, что ночью к нему заявилась нянечка, и меня выставили на полчаса в коридор. Походив под дверью и окном и прислушиваясь к длинным стонам, поначалу подумал — пытает дядька вражину. А как встретил потом раскрасневшуюся и довольную нянечку в коридоре, сразу все понял. Сахар мой ели.
Глава 6. Одиночество и кошки
— Это Маша, она будет жить с нами! — Уверенно заявил я с порога комнаты в спину распивающему чай дядьке:
— Ч-что? — закашлялся сосед, пролив полчашки на стол.
— Ну… Не на улице же ей жить, беременная она. — Привел я довод.
Чашка звонко упала на пол, дядька медленно повернулся на стуле.
— Максим, — рыкнул он, глядя на меня и Машу.
— Ч-что?
— Ремень подай.
— Не — не — не! Я все объясню! — закачал я головой и прижался спиной к некстати закрытой двери.
В руках жалобно мяукнула кошка.
— У тебя минута. — Закрыл он глаза и тяжело вздохнул.
— В Интернате держать кошку нельзя, а на улице они блохастые! — Затараторил я. — Вот я и подумал, если взять Машку с улицы и отмыть, то ее можно за плату давать поласкать!
— Та — а-ак, — сжав кулак, протянул дядька.
— Вот. Пять минут — один стакан молока. Да! Молоко быстро портится, но из молока можно сбивать сливки! А сливки обменивать в столовой на шоколад, — быстро завершил я, поглядывая на секундную стрелку на наручных дядькиных часах. — То есть, сдаем Машку, снимаем сливки и мы в шоколаде!
Дядька грузно поднялся с места, прихватил по пути ремень
— У меня для тебя две новости, — странным, как эхо, голосом, произнес дядя Коля. — Во — первых, это кот. Жирный, откормленный кот.
— Вот блин, я уже котят успел пристроить… — замедлился я на последнем слове и икнул, уставившись на черные, как ночь, дядькины глаза.
— Во вторых, отпусти кота на улицу.
— Я столько котлет в него вложил!
— Живо! И по пути внимательно подумай над своим поведением.
Через две минуты я снова стоял перед дядькой — тот будто замер, ожидая меня в том же положении, с ремнем в руках.
— Ну? — строгим голосом спросил он.
— Я забыл про вашу долю? — вопросительным тоном произнес я.
— Неверно, Максим! — Указал он ремнем на кровать.
Неправильным ответом оказалось даже 'я больше не буду'.
— Пойми, в твоей жизни будет много силы, много власти. Но ты не имеешь никакого права распоряжаться чужими жизнями и чужой свободой! — Ярился дядька между полетами ремня. — А если когда-нибудь забудешь об этом, я явлюсь к тебе даже из преисподней и отхлестаю ремнем еще раз!
Мог бы и просто объяснить — я бы разобрался и без ремня. Раз нельзя, то нельзя. И, вроде как, он сам это понял — оттого выставил на стол сахарницу, заварку и удалился, ковыляя, обходить территорию.
В общем, ко времени, когда пришел Семен, я все-таки смог сидеть на стуле. Заходил он уже два месяца, почти каждый вечер после ужина, и этого хватило, чтобы растолковать значение Подковы, Палки, и Большой буквы Р с хвостиком. Очень интересно!
— Вот смотри. Напряжение равно сопротивлению умножить на силу тока. Что-то не понятно? — Семен терпеливо тыкал карандашом в формулу, показывая загогулины и рассказывая, что они обозначают.
— Ага. Что такое умножить?
Семен звонко шлепнул раскрытой ладонью по лицу. Он так часто делает, перед тем как ответить. Наверное, думать помогает.
— Умножить — это действие, — закатив глаза к потолку, пояснил он.
— Круто! А я могу делать это действие?
— Да. Ты умножаешь скорбь.
— На что? — Деловито уточнил я, записывая важную информацию в тетрадь.
— На тоску.
— И что получается?
— Безысходность, — тоскливо вздохнул мой учитель. — В общем, закрывай тетрадь и переворачивай. Видишь столбики?
— Ага, — я уставился на ровные строчки цифр с тем же знаком.
— Выучишь к следующему разу. Заодно поймешь, что такое умножение. — Засобирался Семен.
— Два умножить на семь равно четырнадцать. — Прочитал я строчку. — А это точная информация?
— Абсолютно. Все, что тут написано — полная правда.
— Хм, — я приписал в конец колонки 'Максим = Император'. Теперь этой таблице можно верить.
— Завтра зайду, — помахал рукой Семен.
Дядька вернулся ближе к ночи, явно вернулся из большого города — на это указывали запахи одежды, пыль на ботинках.