Наречённая. Книга 2

Райн Лэйя

Женщина собрала всё обратно в свой мешок, завязала. Она, видимо, пришла откуда-то издалека.

— Я не стану тебе говорить, и даже не потому, что приказ… — она осеклась, покосившись на служанку, — и даже не потому, что я боюсь, как бы ты не пустила в ход свои чары. А потому что ты можешь навредить плоду.

— То есть изымать его из меня вы не собираетесь, — это прозвучало не как утверждение, но и не как вопрос, да я и сама не знала, что сейчас во мне говорит, не могла понять себя. Жуткое состояние, странные чувства, бессвязные и путанные, и среди них страх, как пятно крови.

— Пока мне было велено узнать, тяжела

ты или нет. Ребёнок, рождённый такой, как ты, очень ценен, но и очень опасен…

— Насколько мне известно, — припомнила я предложение Фоглата, — только девочки.

Повитуха улыбнулась коротко, стянула веревки на своем мешке.

— Насколько мне известно, это ребёнок от него.

Мои щёки вспыхнули жаром. Хотелось немедленно прекратить этот разговор, мысли о сказанном, как осколки, вонзались, поранили до жжения.

— Но так или иначе решение будет принимать Ирмус. Не каждая может родить от того, в чей крови сила Бархана, а такая, как ты, может. У тебя сильная кровь, твоя сущность схожа с сущностью исгара, хоть вы и разные по природе.

Я дёрнула бровью в изумлении.

— Вы оба способны на многое, — продолжила она. — Сила исгара разрушительна, твоя сила немного другая… но она так же несёт смерть. Ты способна останавливать жизнь и обращать в забвение души.

Мне хотелось закричать, разрыдаться и рассмеяться одновременно. Я не могу, я не способна… но только недавно я едва не заколола эту женщину инструментом без малейшей жалости, а много лет назад убила…

— У тебя же был только один мужчина — это исгар, ведь так?

Я сжала губы и отвернулась.

— Я не стану это ни с кем обсуждать.

— Внутри тебя растёт тьма. И если она попадёт в руки короля, она станет его оружием, его силой. Если, конечно, он захочет воспользоваться этим оружием, взрастить его для себя. Маар мог бы стать таким оружием, если бы с самого рождения его посадили бы в клетку, ему запрещено пользоваться своей силой. Маара долгое время скрывали, его волю невозможно подчинить до конца. Ирмус это понимает… понимает и боится. Он знает, что Маар опасен, поэтому не идёт против него, он бы давно избавился от верного стража, но у него нет гарантий, что это ему удастся.

Сердце внутри дёрнулось, слышать о Ремарте слишком тяжело. О страже я ничего не знаю кроме того, что он — чудовище, жестокий тиран, не знающий пощады, и что сделало его таким, мне неизвестно.

— …это дитя, что внутри тебя… — заговорила она, придвигаясь ближе, вонзая в меня свой жёсткий взгляд, — … его нужно…

Звук шагов оборвал повитуху. Она смолкла резко, отодвигаясь.

— Сюда нельзя! — служанка бросилась к двери, загородив её собой, не давая войти мужчине, стражнику.

— Слишком долго. Тебя ждут, — грубо бросил он чужачке.

Женщина поднялась спешно, подбирая мешок.

— Я уже собиралась, не стоило тревожиться.

Повитуха развернулась, собираясь уходить, но бросила на меня быстрый взгляд, посмотрев так, будто пыталась запомнить, запечатлеть в памяти нашу встречу. Если даже обычной повитухе нельзя находиться рядом со мной дольше положенного времени, значит, всё очень плохо. Я до оглушения почувствовала клацанье жадной пасти капкана, в который я угодила. Теперь, после сегодняшнего визита повитухи, все опасения подтвердились, я поняла, что моя участь предопределена — задержка лунных дней вовсе не от дикой нагрузки.

Я прикрыла веки,

выдохнула надсадно. Не укладывалось в голове, что внутри меня могло зародиться что-то, что-то от него. Перед глазами замелькали мгновения, проведённые с Ремартом, так явственно подбрасывая мне клочки острых воспоминаний, вынуждающих меня дышать взволнованно от ощущения жара его губ на своём теле, жара его пальцев, жара его заполняющей меня силы. Эти воспоминания опаляли душу углями. Его поглощающая тьма в глазах и голод. По телу разлилась горячая дрожь. Это не я знаю его, Маара ван Ремарта, но моё тело, моя сущность, способность или проклятье — всё стремилось к нему, звало, ждало, хотело. Голова закружилась, и я устало откинулась на подушку, уставилась в высокий потолок своей темницы. Невольно руки скользнули к низу живота, остановились. И так тесно сделалось внутри, что хотелось подскочить и бежать. Бежать как можно дальше, не важно, куда, подальше из этих стен, от самой себя. Я опустила руки на постель, сжала кулаки — случилось худшее, что могло быть со мной — впервые я хочу, чтобы исгар пришёл за мной.

Меня вновь заперли, оставив одну. Я лежала долго, приходя в чувства, потом поднялась, прошла бесцельно по комнате, останавилась у камина. Тепло окутывало мягко и успокаивающе. Вернулась та служанка, принеся поднос с едой и кувшин родниковой воды. Пустое нутро скрутило спазмом, и я всё же решилась поесть. Без еды долго не протяну, а силы мне ещё нужны. После того, как поела, стало немного легче. Служанка унесла пустую посуду, не сказав ни слова, вышла. Привычно щёлкнул замок.

После ужина навалилась тяжесть, и я легла, пока съеденное внезапно не попросилось наружу. Меня прополоскало так, что последние силы были истрачены. Я, пошатываясь, вернулась на кровать. Стянув платье, легла свернулась клубком, часто задышала, подавляя в себе недуг. В голове всё ещё крутились обрывки слов повитухи. Всё очень сложно, но одно я поняла наверняка — нужно быть готовой, неизвестно, что решит король. По словам повитухи, он не слишком будет доволен вестью о том, что я зачала от исгара, а значит… Я сжалась ещё сильнее, дрожа от озноба.

Я ворочалась неутешно, отлёживая бока. Голова распухала от мыслей и тревог, они накатывали волнами, словно прибой, беспокойно бушуя, поглощая меня. Дрова в камине потрескивали, и тепло оглаживало ласково, когда за окном творилась буря так же, как и внутри меня, и в самом деле казалось, что шум моря докатывается до этих стен. Меня наконец накрыла спасительна темнота, оградив от того, что со мной происходило. И только сквозь полудрёму я слышала, как в комнату вошли, но у меня сил не хватило, чтобы пошевелиться и открыть глаза, только почувствовала, как на плечи мне легла тяжесть одеяла. Я канула в тёмную бездну невольной усталости, проваливаясь в глубокий сон.

Громкий скрежет ключа в замочной скважине оцарапал слух. Я вздрогнула, едва не подскочив на постели, заметавшись, да только вяло заворочалась — тело, словно вылитое из чугуна, после долго изнурительного пути и тяжёлого дня не слушалось совсем.

Каково же было моё удивление, когда в комнату вошла повитуха, вновь в дорожном плаще и со своей котомкой, только на этот раз за ней проследовал надсмотрщик: суровый и мрачный, как тень, страж, встал возле дверей истуканом.

Я, ничего не понимая, огляделась. Рассеянный белый свет озарял моё заточение — было раннее утро.