Нарисованные шрамы
Шрифт:
– Я не собираюсь связывать себя на всю жизнь с какой-то случайной женщиной только для того, чтобы успокоить людей.
– Позволь показать тебе кое-что. – Максим достает телефон и начинает скроллить экран. – Моя дочь ходила в школу с дочерью Сэмюэля. Они не были близкими подругами или чем-то в этом роде, но часто тусили вместе. И я помню, что она показывала мне видео, которые снимала. Я попросил ее прислать одно из них прошлой ночью, когда узнал, что сделал Сэмюэль.
– Где связь между видео подростков и моей способностью управлять Братвой?
– Ну, она уже не подросток. Нина Грей получила
– И что, мы наймем ее, чтобы она написала для нас семейный портрет? – Я пощипываю переносицу. – Тебе всего пятьдесят. У тебя развивается преждевременный маразм?
– Мы не будем нанимать ее, чтобы она написала для нас портрет. Мы будем ее шантажировать. Жизнь ее отца за ее услуги.
– Какие услуги?
– Выйти за тебя замуж, Роман. Ну, хотя бы временно.
Несколько секунд я пристально смотрю на своего заместителя и разражаюсь хохотом.
– Ты спятил.
– Разве? – Максим скрещивает руки и откидывается назад. – А что говорит врач? Насчет твоей ноги.
– Он считает, что я смогу восстановить около восьмидесяти процентов ее функций.
– Что это значит?
– Это значит костыли в худшем случае. Трость – в лучшем.
– Хорошо! О каком времени идет речь? Месяц?
Я смотрю ему прямо в глаза и стискиваю зубы.
– Как минимум еще шесть месяцев физиотерапии.
– Черт, Роман! – Он сдавливает виски руками. – Мы не можем так долго ждать. Нам нужно что-то делать сейчас, иначе будет бунт.
Я смотрю в окно и вздыхаю. Максим обычно всегда прав.
– Ты хочешь сказать, что у меня должно быть либо две полноценные ноги, либо жена? Я еще не скоро смогу ходить, Максим.
– Ну, тогда мы найдем тебе жену до тех пор, пока ты не сможешь ходить.
– Это смешно! Я не могу шантажировать женщину, которую не знаю, чтобы та шесть месяцев притворялась моей женой, особенно если она никак не связана с нашим миром. Она, наверное, будет до смерти напугана. Никто в это не поверит.
– Взгляни, – говорит Максим и сует свой телефон мне в руку.
Видео зернистое – возможно, потому что оно было снято несколько лет назад, – но освещение хорошее, и я вижу комнату, в которой находится несколько подростков, сидящих полукругом, спиной к камере. Единственный человек, чье лицо видно, – это темноволосая девушка, сидящая по-турецки перед публикой. Камера приближается, фокусируясь на необычных чертах. Кто-то в ее семье, должно быть, азиатского происхождения, потому что ее глаза слегка раскосые, что делает их похожими на кошачьи. Интересно, как она выглядит сейчас?
– Можешь изобразить миссис Нолан? – спрашивает кто-то из полукруга. – Когда она говорит о своих кошках?
– Опять? – вздыхает юная Нина Грей. – Как насчет кого-то нового? Может быть, политика?
Раздается звук всеобщего недовольства, и несколько подростков кричат: «Миссис Нолан!» Юная Нина мотает головой, затем улыбается и закрывает глаза. Когда она открывает их несколько секунд спустя и начинает говорить, я замечаю, что притягиваю телефон к себе, совершенно очарованный.
Она
– Сколько ей лет на этом видео? – спрашиваю я, не отрывая глаз от экрана.
– Четырнадцать. Восхитительна, правда?
На видео кто-то выкрикивает другое имя и указывает на девушку, сидящую в конце полукруга. Нина Грей смеется, закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться, и затем начинает новую сценку. Опять она принимает совершенно новый образ – образ девушки, на которую указали: ее позу, то, как двигаются ее руки, когда она говорит. Девушка сбоку смотрит на нее, потом смеется и закрывает лицо рукой. Нина повторяет это движение в деталях, даже то, как плечи девушки слегка приподнимаются, от смеха. Не думаю, что я когда-либо был свидетелем чего-то подобного.
Я поднимаю глаза и вижу, что Максим довольно улыбается:
– Как видишь, не должно быть никаких проблем, чтобы она притворилась всем, что тебе угодно.
– Ты это серьезно? – Его идея мне все еще кажется абсолютно глупой.
– Отчаянные времена требуют отчаянных средств, Роман. Нам нужно заглушить слухи, и нужно сделать это сейчас.
– В таком случае пусть будет жена. – Я захлопываю ноутбук. – Черт!
Я кладу сумку на кресло и осматриваю гостиную. Прошли месяцы с тех пор, как я была здесь, но кажется, что ничего не изменилось. Те же белые занавески и ковер, бежево-белая мебель, голые белые стены. Так много белого, что комната кажется стерильной. Я всегда это ненавидела. Неудивительно, что первую внушительную сумму, заработанную мной, я потратила на аренду квартиры, чтобы сбежать из этой пустоты.
– Дома! – кричу я.
Через несколько секунд слышится стук каблуков, цокающих в моем направлении. Моя мама выходит из кухни и бросается ко мне, держа руки на бедрах. Зара Грей – моя абсолютная противоположность: высокая блондинка с полным макияжем и в идеально выглаженном платье. В белом шелковом платье. Мне хочется выть.
– Ты опоздала на три часа! Я тебя предупреждала! – Она останавливается на полуслове. – Боже мой! Что ты с собой сделала?
– Можно поточнее?
– Металлическая штука у тебя в носу.
– Это называется пирсинг, мам.
– Люди заражаются через него, Нина. Когда отец тебя увидит, у него будет инфаркт.
– Мне двадцать четыре. Я могу делать со своим телом все, что захочу. И пирсинг у меня уже несколько лет. Я просто снимаю его, когда приезжаю сюда, чтобы ты меня не доставала. Сегодня я забыла.
– И почему ты вся в черном? Кто-то умер?
Несколько клеток моего мозга, конечно.
– У меня в этом месяце темная полоса. – Я пожимаю плечами.
Мама любит избитые фразы. Думаю, что с ними она чувствует себя комфортнее, особенно рядом со мной. Ей все еще тяжело переварить мой выбор карьеры. Может быть, ей стало бы легче, если бы я рисовала цветочные композиции или оленят. Интересно, что бы она сказала о моей последней картине? Это все еще незаконченная работа, но в ней не планируются ни цветы, ни олени.