Нарисуй мне в небе солнце
Шрифт:
Тогда он не понимал, да и теперь тоже, зачем нужны были все эти спектакли. Она ни разу не обняла его с тех пор, как ушла, не сказала, что любит. Всё это заменялось фразой «Я твоя мать и ты должен…». Что должен, кому и зачем? Вырос давно, а всё должен. Ну, родила, ну, бросила… А он ей всю жизнь теперь должен.
Зато Костика просто зацеловывала. Рассказывала со счастливой улыбкой о всех его проделках, восхищалась не переставая. Яр знал горький вкус ревности, которая с годами переросла в апатию и безразличие и к матери,
Картинки из детства сменяли в памяти одна другую. Ночи, когда во сне всё было хорошо, а мама и папа вместе. И он самый любимый и желанный. Походы в зоопарк, театр, кино. Вместе, втроём. И та фраза, которая разрушила жизнь. «Яр, я люблю другого человека, у меня с ним будет ребёнок. Я ухожу». Может быть, если бы она тогда сказала всё как-то иначе или объяснила как-то по-другому… Он не был маленьким, одиннадцать лет всё же. А получилось так: вчера я любила тебя, а сегодня всё, прости, пойми и будь благодарен за прошлое…
Ярослав не стал отваривать сосиски, ел их сырыми, запивая кофе. Людовик расположился на соседней табуретке по другую сторону стола. Голова кота торчала над столешницей, периодически он открывал пасть, произнося своё коронное «Мяв», выпрашивая сосиску. Конечно, ему перепадало. А как же! Как можно отказать взгляду этих орехово-жёлтых глаз, проникающему в самую душу?
Идеальный вечер вдвоём. И никого им больше не надо. Мурчащий кот и тишина. Та самая тишина, наполненная звуками ночного леса, хрустальным воздухом и мечтами. Вот и выходные бы так прошли — в покое и блаженстве самого настоящего отдыха.
Нет, Ярослав не хотел видеть мать. Не хотел оправдываться, объяснять что-то, разговаривать с Костиком. Не хотел! Уже месяц они не общались друг с другом, а до того тоже месяц.
Она позвонила тогда, просила помочь, посидеть с Костей, потому что им с Димой нужно было на какой-то важный банкет. А оставить ребёнка одного она никак не могла. Ага, почти двенадцатилетнего ребёнка всего на пару часов одного дома. Яра же она оставила без матери в одиннадцать. Нестыковка, однако. Он ей так и сказал про нестыковку и отказал, сославшись… да ни на что он не ссылался, как есть, так и объяснил, попросив никогда больше не обращаться к нему с такими просьбами. Она плакала, он знал, слышал в трубку, но не было к ней даже жалости. Забрал братьев и сестру и ушёл с ними гулять, предварительно отключив телефон. А ещё эти вечные обвинения матери по поводу Даши. И пришло же ей такое в голову. Но об этом думать совсем не хотелось.
Так и не убрав в доме, Яр завалился спать. Даже чашка из-под чая на столе грязная осталась. Уснул сразу, усталость взяла своё. А утром проснулся от звонка телефона, возвещавшего, что мать с Костей уже подъезжают к Солнечногорску.
Успел выпить пару глотков воды да одеться, а дальше бегом до остановки автобуса и на вокзал.
Встал на платформе и разглядывал снующий туда-сюда народ. Как назло, людей
— Мама, вот он, смотри, не опоздал. А ты говорила.
Брат показывал на него рукой растеряно оглядывающейся по сторонам матери. Яр помахал ей и направился в их сторону.
— Привет, родственники, — он протянул Косте руку, потом поздоровался с матерью, сухо, просто кивнув головой.
— Яр, ну что ты как не родной. Ты не рад нам? — Она улыбнулась как-то горько. — Дай поцелую, не виделись-то сколько.
Яр подставил щёку, а потом поцеловал её.
— Ну что, пошли, — проговорил он, забрав у матери из рук спортивную сумку. — Вы когда обратно собираетесь?
— Завтра к вечеру, мы с ночёвкой. Ярик…
Он прервал её:
— Мама, предупреждаю сразу, посуда не мыта и в доме бардак. Я хотел прибраться, но устал и уснул. Прости.
— Значит, я тебе помогу. Всё сделаем вместе. Не стреляй иголками, как дикобраз. — Она покачала головой. Не такой встречи с сыном ожидала, скучала ведь, а он всё в штыки. Косте же всё происходящее было абсолютно безразлично.
— Вот только не вздумай меня поучать. — Яр сказал этой фразой всё, что хотел, упредив всевозможное вмешательство в свою жизнь.
— Так и не собиралась. Посмотрю, как ты живёшь, по лесу твоему любимому погуляем, да и вернусь домой. Нам поговорить давно надо, объясниться, понять друг друга. Яр, я же мать тебе.
— Я в курсе, мама. Пошли, сейчас на стоянку такси, а там на машине удобней доехать будет. Поговорить нам надо, у меня много вопросов к тебе. Сейчас приедем и позавтракаем. Я голодный, думаю, что и вы тоже. Приготовлю свою фирменную яичницу. Хочешь попробовать?
— Конечно, сынок! — Она смотрела так тепло, что сердце Яра растаяло.
Он понял, что безумно тосковал по ней и теперь очень рад встрече и предстоящим двум дням вместе. Только бы она всё не испортила, но пока на то непохоже. Жалко, что Костю дома не оставила. Хотя два дня его присутствие пережить можно.
Яр настолько ушёл в свои мысли, что не заметил, как чуть не налетел на девушку, спешащую к железнодорожным путям. Она уронила сумку, чертыхнулась, толкнула его.
— Смотри куда прёшь, козёл! — произнесла грубоватым прокуренным голосом.
Яр хотел было извиниться, но вместо этого схватил её за руку. Он узнал голос.
— Марина, куда это ты собралась?
Она выглядела совсем иначе, не так, как при их первой встрече. Нормально одетая, пусть дёшево, но прилично, и одежда на ней чистая, и сама она вовсе не из-под забора.
— Тебе-то что? Ты мне не указ! — ответила и глаза отвела. — В Москву еду.
— Ярик, — не выдержала мать, — с кем ты разговариваешь? И что у тебя с ней общего?
— Да погоди ты, мама! Тут важное.
Марина вульгарно рассмеялась.
— Так ты ещё и маменькин сынок, горе-гинеколог? — А потом обратилась к матери Ярика. — Что у нас общего? Не верите, что ваш идеальненький сын с такой, как я, связаться мог? Так вот, ребёнок у нас общий. Представляете, ребёнок. Мальчик! Вот так вот, бабуля! Всё, чао, некогда мне. У меня поезд.