Наркология: помощь или утопия? Зачем кошке пирожное?

Богданова Наталья Григорьевна

Возвращаемся к истории о Миле. Она так убедительна в своем повествовании только потому, что сама себя убедила в правдивости альтернативной о себе истории. Она уверена, что наркотики она начала употреблять после аборта, который сделала по настоянию родителей. «Что же за родители такие?» – спешим возмутиться мы. Мила зависима от родителей, живет на их содержании, учится в вузе, не замужем. Она не могла их

ослушаться и теперь никак не может утешиться, даже были мысли о суициде. Наркотики принесли долгожданное забвение боли. Но в собственных глазах она борец. Четыре трудных месяца она провела в реабилитационном центре и осталась бы там на дольше, но судебные разбирательства требовали ее постоянного присутствия в городе проживания. Бесконечный суд подкосил еще слабые нервы Милы, она не удержалась. Но вот наконец она здесь, в больнице, и надеется навсегда покончить со своей пагубной привычкой. Рассказ Милы позволял надеяться, что ее случай менее безнадежен, чем большинство других. Разговор с мамой полностью развеял ореол жертвы над красивой Милиной головой. Выяснилось, что Мила ушла из дома еще шесть лет назад, будучи несовершеннолетней, и с тех пор возвращается только в случае крайней нужды. Обратилась за лечением из-за судебного решения.

Ложь свойственна не только больным. Пока пациенты придумывают сказки, родственники плетут свою паутину лжи, оправдывая ее благими намерениями.

Мы никогда не знаем, что можно ждать на выходе лечения от каждого конкретного пациента, от каждого конкретного человека. Для одного из них вновь обретенные навыки самообслуживания станут чудом, другой будет недоволен тем, что снова попал к нам после пяти лет воздержания от алкоголя или наркотиков. В последнем случае странно звучат упреки и сетования родственников: «Он опять сорвался!» Это может быть сказано с чувством глубокого недовольства и возмущения, несмотря на годы без – облачного счастья. На приемы обращаются семейные пары по поводу возобновления пьянства мужа после многолетней ремиссии. Я знаю немало примеров, когда за несколько лет трезвости этими теперешними пациентами, а еще несколько дней назад успешными здоровыми мужьями строились дома, покупались дорогие машины, совершались путешествия, в их семьях рождались желанные дети, и, вот основы семьи подорваны очередным срывом. Вторая половина кипит от праведного гнева, в ней не чувствуется тревоги по поводу здоровья мужа, в ней бушуют волны гнева и недовольства тем, что ее покой и стабильность нарушены. Жена требует гарантий от пациента и от врача в том, что подобные инциденты не повторятся впредь никогда, так как жить в ожидании очередного срыва мужа становится неудобно. Задачу врачам ставят четко и ясно: чтобы вылечился, желательно побыстрее, закодировался

получше, понадежнее, на максимальный срок, лучше на всю жизнь.

Такой поверхностный взгляд на проблему зависимости проистекает из нежелания исследовать и понять суть болезни, из-за утилитарного подхода друг к другу, к миру, лечению и рождает в будущем сплошные разочарования. Не утруждая себя анализом случившегося, жены хотят, чтобы все стало так, как раньше, когда им было хорошо и комфортно. Они совсем не желают смиряться с новой реальностью, они начинают борьбу за свое благополучие, которое, как им кажется, основано на трезвости второй половины. Такая цель со всех сторон достойна и поэтому должна быть достигнута любой ценой, думают они. Возможно, они правы, но от общения с ними остается металлический привкус: уж слишком напористыми, самоуверенными, бескомпромиссными выглядят дамы на фоне безмолвных, пассивных, несмелых своих мужчин. «Возможно» говорю потому, что допускаю, что не всегда можно рассчитывать на кардинальные перемены в укоренившейся болезни. Врачу подобный подход жены в приведенном примере кажется неправильным и недальновидным. В идеале мы рекомендовали бы не просто «прокапаться, очиститься, закодироваться», по терминологии обывателя, и забыть о проблеме до очередного срыва, возможно скорого, а пройти реабилитационную программу, направленную не только на нормализацию самочувствия, но и, в первую очередь, на изменение образа мышления, психотерапевтическую индивидуальную программу, нацеленную на познание и решение внутренних проблем зависимого индивидуума. Мы настаивали бы на семейной терапии, на кропотливой, длительной работе жены по решению собственных психологических проблем. Потому что мы точно знаем, что если всего этого не делать, то очередной срыв неизбежен. Но это в идеале. Ничтожно малое количество пациентов и их родственников готовы прислушиваться к подобным нереальным для них рекомендациям. Поэтому приходится обходиться полумерами. Принять обезболивающее лекарство в надежде, что голова не скоро опять заболит и лекарство так же легко поможет впредь. Когда лекарство перестает помогать, родственники удивляются и возмущаются. Они начинают думать, что лекарство не то или доктор некомпетентный. Родственников, безусловно, понять можно. Перестраивать свое мышление таким образом, чтобы принять факт необходимости длительной работы с психологом и траты на эту работу немалых средств и времени, когда большая часть этих людей озабочена намного более насущными проблемами материального характера, – сложная духовная задача. И требовать ее выполнения доктору бывает невозможно. А помочь нужно, даже если помощь нацелена на временный и неполный результат.

Конец ознакомительного фрагмента.