Наркомпуть Ф. Дзержинский
Шрифт:
— Нет, я здоров, совершенно здоров, — сухо ответил Дзержинский.
Как бы оправдываясь, что так некстати пришел, Межлаук растерянно сказал:
— Я принес, как вы просили, оттиск нашей статьи. Она уже заверстана на первой полосе «Правды».
— Не до статьи теперь… — тихо проронил Дзержинский каким-то отрешенным тоном. — Владимир Ильич скончался. — И неожиданно вспыхнув, со страстным возбуждением воскликнул: — Ах! Если бы я мог умереть вместо него!
Внезапная слабость подкосила колени Межлаука и он тяжело опустился на ближайший стул. «Ленин умер! Как же так! — с отчаянием думал он. — И как неожиданно… Ничто не предвещало рокового исхода. Ведь позавчера
— Когда это произошло? — спросил Межлаук.
— В 6 часов 50 минут вечера, — ответил Дзержинский. — Калинин мне только что позвонил. К девяти часам меня вызывают в секретариат ЦК партии. Ночью соберется экстренный пленум ЦК.
Раздался телефонный звонок, больно ударивший по напряженным нервам.
— Слушаю, — глухо сказал в трубку Дзержинский. — Да, это я. Не узнаете голоса? Я ведь не «железный», как меня окрестили газетчики… Через час я буду…
Не прощаясь, Межлаук тихо вышел из кабинета.
В течение недели Дзержинский даже не заглядывал в наркомат путей сообщения. Ему было поручено возглавить комиссию по организации похорон В. И. Ленина. Его кабинет в ОГПУ превратился в непрерывно действующий траурный штаб. Несколько ночей Феликс Эдмундович не уходил домой, ограничиваясь кратковременным отдыхом на койке, стоявшей за перегородкой.
Только Благонравов, совмещавший руководство транспортным отделом ОГПУ с работой в НКПС, бывал у Дзержинского в это время и передавал его указания транспорту. В первый же день Феликс Эдмундович возложил на него организацию специального поезда для перевозки гроба с телом Ленина от ближайшего к Горкам разъезда Герасимове [41] в Москву.
41
Ныне Ленинская.
Благонравов доложил наркому — рабочие локомотивного депо Москва-Павелецкая подготовили для этого поезда паровоз У-127.
— А что это за паровоз? — спросил Дзержинский.
— Весной прошлого года беспартийные мастеровые депо взяли этот локомотив с «кладбища» и в неурочное время бесплатно отремонтировали в подарок ячейке РКП (б). А на собрании в клубе избрали почетным машинистом паровоза У-127 Владимира Ильича Ленина.
— Последний рейс почетного машиниста… — с грустью промолвил Феликс Эдмундович.
Дзержинский предложил дать циркулярную телеграмму по линии о приостановке во время похорон на пять минут движения всего транспорта.
Паровозам и судам одновременно с фабриками и заводами отдавать траурный салют тревожными гудками.
В один из этих дней Межлаук встретил в коридоре НКПС Благонравова и попросил его зайти. Валерий Иванович показал ему телеграмму из Киева на имя Дзержинского.
Вручая ее наркому, Благонравов сказал:
— Феликс Эдмундович, я принес трогательную телеграмму, полученную в НКПС на ваше имя.
Группа киевских железнодорожников просила «немедленно поручить соответствующим специалистам разработку вопроса
Благонравов видел, как при чтении этой телеграммы смягчилось суровое и горестное выражение лица Феликса Эдмундовича, как просветлели его черты.
— Вот он, голос народа, — проникновенно сказал Дзержинский. — Это же предлагают и рабочие Путиловского завода. Мне звонили и несколько членов ЦК партии. Все хотят, чтобы Ильич остался с нами, чтобы ею смогли увидеть наши потомки. Но как это осуществить?
Феликс Эдмундович задумался, а затем поделился своими мыслями, которые уже несколько дней не давали ему покоя:
— Профессор Абрикосов принял меры для сохранения облика Ленина на несколько дней. Бальзамировать же тело на длительное время он не берется, говорит, в мировой науке еще не было такого прецедента. А быть может другие ученые возьмутся? Мне звонил Красин — выдвигал идею применения низких температур. Но он ведь инженер, а не медик. Надо бы срочно созвать совещание лучших медиков России. Посоветуемся в ЦК партии и будем добиваться, чтобы воля народа во что бы то ни стало была выполнена.
И вечный бой!
Я нахожусь в самом огне борьбы. Жизнь солдата, у которого nei отдыха.
Второго февраля, поздно вечером Благонравов позвонил по телефону Дзержинскому и сказал, что он и Межла-ук хотели бы зайти к нему, поговорить.
Феликс Эдмундович сразу понял, с какой целью они хотят с ним повидаться и с нарочитой строгостью в голосе спросил:
— А по какому делу?
Благонравов, не ожидавший такого вопроса, на минутку замялся, а затем ответил, что по личному делу.
— Если по личному, то заходите, — с лукавой иронией сказал в трубку Дзержинский, — по делам ПКПС я уже не принимаю.
Благонравов и Мсжлаук вошли в кабинет.
— Значит, правда, Феликс Эдмундович? — с чувством сожаления спросил Межлаук. — Покидаете нас?
— Правда! Сегодня днем сессия ЦИК утвердила меня председателем ВСНХ.
— Вы сами себе напророчили, Феликс Эдмундович, — шутливо упрекнул его Межлаук.
— То есть как сам?
— Вспомните свою речь на президиуме Госплана. Вы обвиняли тогда руководителей ВСНХ, что на все требования и нужды страны они отвечают «не могим», между тем, как настоящие революционеры все могут. Вы заявили, если в ВСНХ не хватает революционеров, то можно не сомневаться — партия их найдет. Вот партия и нашла… вас.
— У меня и в мыслях тогда не было получить назначение в ВСНХ.
— А вот в мыслях ЦК, оказывается, было, — улыбчиво заметил Межлаук.
— Собственно говоря, если хорошенько поразмыслить, то в моем назначении нет ничего поразительного, — рассуждал вслух Дзержинский. — Ведь коллегии НКПС и мне лично приходилось вести упорную борьбу за удешевление топлива и металла, за увеличение добычи угля и руды. Волей-неволей вникал в положение дел этих отраслей промышленности. Мы подвергали резкой критике ВСНХ, Главметалл, ГУТ… Вот ЦК партии и решил: «Если ты, мол, ясно видишь недостатки в главных отраслях народного хозяйства, так вот, будь добр сам и возьмись за искоренение этих недостатков на посту руководителя ВСНХ…». Вполне логичный вывод.