Народ на войне
Шрифт:
И от черных полей,
Еще и от вольных степей.
Крестьян сбил,
Крестьян загубил,—
На вот тебе, люд, топор да сети,
Будешь ты, люд, в болоте по плечи сидети.
Пни корчевать,
Горе горевать,
Стомленные твои плечи
Лютый как станет сечи,
От тебя ни дыху, ни оху не стану слушать,
Пока под город болото не просушишь.
Как первые работнички дно костьми умостили,
Петрово болото умельчили,
Другие работнички рядом слегли,
Да так долгие дни.
Умостил
Повелел на тех костях помосты работать,
Сверх помостов велел город ставить,
Да тот город своим именем славить.
Вот и восстал Петров город
На великое народное горе.
И стали в том городе не жить, а мучиться,
От всяких болячек пучиться,
На каждый на дых
Кашель да чих,
Глаз слезит,
Душа скорбит,
На солнце туманы,
На радости опаска.
А конец тому делу в новые года,
В молодые дела,
Как в эти года,
Пришел народ туда,
Да не царским приказом,
А своею охотой,
Пришел царю отмстить,
Не болота мостить.
Заплатят царю,
Увидит тот город новую зарю.
Так тем концом и кончится.
Говорят, плакал будто царь-то, как сымали. «Что я,— говорит,— теперь делать стану? Ничему-то, окромя царствовать, я не обучен».
За границу нам царя пускать нельзя, у него там сватья-зятья. Выплачет подмогу — опять воевать. А нам некогда.
Царица-то уж как нежна, а всякими бабьими словами заругалась. Только на нее депутат как цыкнет — она и собралась.
Дети у них балованные, носа сами не утрут, теперь туго будет.
Видно, не по времени теперь цари. Все разом: ах, ненадобен, и не стало царя.
За стенами в красных палатах жили, народу царя словно икону показывали. Так на нем ни пятнышка не приметить было. А теперь война-то его под самый нос подсунула: на, мол, крестьяне, смотри, что это за чучелок воробьиный ото всякого ветру рукавом машет. А куда нам такой?
Год который воевал,
Царю славы добывал,
Да от той от славы
Крестьянство ослабло.
Царя сняли, ха, уж коли господь попустил, так нам не противиться, мы покорные...
Царя сняли, теперь бы попа снять. Одним корнем соки тянули. Я-то не грозен и даже прежде думать так не умел. А теперь велели думать, сам себе голова, вот и такая дума не страшна.
Заплакали бабушки,
Сняли царя батюшку,
Возрадовались девицы —
Станут каждая царицей.
Господа благодаря
Сняли батюшку царя,
Погоди, господь, немного,
И тебе туда дорога.
Месиво
Царя старого сместили,
Эх, люли-люли-люли,
Затрусились короли.
Как на царском на троне
Замест сокола ворона,
Мы вороны невзлюбили,
Совсем царя отменили.
И где ж это, братцы, царски сберегатели подевались? Бывало, через всю Россию с медалями пеньков понаставлено, как царю куда дорога лежала. Да без корня-то и пень не опора.
Забежала к нам собака
Шелудивая,
Говорила нам словечки
Неправдивые.
Говорила она зря
Словечками бойкими.
Будто быть нам без царя
Сиротами горькими.
Мутят нас, работает враг, царя вон жалеют. Он, мол, хотел, да другие будто не позволяли. Ишь ты, какой младенчик. Ему не позволишь... Он у народа-то, почитай, лет сорок на шее сидел, вот и отвык на свои-то ноги становиться. Ничего, коли времени дадут — выучится.
Царь, говорит, это дуб большой, ветвистый. Ветки те — министры да князья разные управляющие. Дуб-то свернете — обломятся и ветки, люди нужные да большие. А тот ему: с корнем дуб тот выкорчевать, ни желудя не оставить. Оплел корнями землю, последние соки тянул. А ветками солнца лишал. Ненадобен нам дуб такой и ветки его гибельные. Свое взрастим.
Как царевые хоромы
Развалилися,
По всему по свету громы
Раскатилися.
Как не жалко нам царя,
Никакого писаря,
Жалко времечко прожить,
На позициях тужить.
Вот бы знать, как у нас на деревне царя провожают. Занятная это штука — деревня. Где стена — там на царе ордена. А думаю: и туда толк дошел.
По сказкам хорошо было, а по правде-то, бывало, перетолкуем, и видать — не по деньгам нам царь.
Уж такой-то герой
Николай Второй,
А Керенский-депутат
Не велел в Питер пускать.
Богу маливалися,
На царя надеялись,
От них отвалилися,
По домам нацелились.
На верхах душеньки раззорливые. Эдаких без денежек для себя не позаведешь. Вот и проворовались.
Говорили, танцы царь любил. Да не сам плясал, а Распутина со знаменитой плясуньей польки танцевать заставлял и на них, на двоих, всю казну растратил.
Польская девица-артистка при царе в любовницах жила. Из-за нее царь-то и приказал Распутина убить, приревновал. А сам выехал, будто не его дело.