Народники-беллетристы

Плеханов Георгий Валентинович

Они служили ему, изображая быт своего народа. Никакие специальные исследования не могут заменить нарисованной ими картины народной жизни. Произведения наших народников-беллетристов надо изучать так же внимательно, как изучаются статистические исследования о русском народном хозяйстве или сочинения по обычному праву крестьян. Ни один общественный деятель, к какому бы направлению он ни принадлежал, не может сказать, что для него необязательно такое изучение. Кажется, что на этом основании можно простить народникам-беллетристам много вольных и невольных прегрешений против эстетики.

Вообще можно оказать, что наши эстетические критики осуждены на полное бессилие в своей борьбе против недостатков народнической беллетристики. Они берутся за дело не с надлежащей стороны. Убедить народников-беллетристов в том, что им не следует интересоваться общественными вопросами, невозможно, а убеждать их в этом нелепо. Россия переживает теперь

такое время, когда передовые слои ее населения не могут не интересоваться подобными; вопросами. Поэтому, как бы ни распинались господа эстетические критики, интерес к общественным вопросам необходимо будет отражаться и в беллетристике.

Критика должна, по меньшей мере, примириться с этим обстоятельством. Это не значит, однако, что она должна закрывать глаза на недостатки художественных произведений наших народников. Ей просто надо переменить свое оружие. Смешно подступать к таким произведениям" со школьной указкой, "с учебниками пиитики и реторики в руках", как справедливо замечает один из критиков "Северного Вестника". Но вовсе не смешно, а, напротив, вполне уместно было бы задаться вопросом о том, насколько основательны усвоенные нашими народниками-беллетри-стами взгляды на русскую жизнь, и не зависят ли главные художественные недостатки их произведении, хотя бы отчасти, от ошибочности и узости этих взглядов? Очень может быть, что, сведя спор на эту почву, критике удалось бы указать другую, более правильную точку зрения, Которая, не устраняя из беллетристики жгучих вопросов современности, повела бы, вместе с тем, к устранению многих из недостатков, свойственных ей теперь. Там, где беллетристы становятся публицистами, даже художественному критику не остается ничего другого, как запастись оружием публициста.

В настоящей статье мы хотим именно с этой стороны взглянуть на произведения самого талантливого из беллетристов-народников — Гл. И. Успенского.

IV.

Гл. И. Успенский начал писать уже давно. В конце прошлого года праздновалось двадцатипятилетие его литературной деятельности [2] .

В течение всего этого времени он, в общем, был вполне верен раз принятому направлению. Но так как и само народничество изменялось в некоторых существенных чертах, то неудивительно, что характер произведений нашего автора также не оставался неизменным. В его деятельности можно различить три периода.

2

Напоминаем, что статья эта относится к 1888 году.

В первых своих произведениях Гл. Успенский является главным образом бытописателем народной и, отчасти, мелкочиновничьей жизни. Он рисует жизнь низших классов общества, описывает, что видит, не стараясь объяснять виденное с помощью какой-либо теории и даже едва ли интересуясь какой-либо определенной общественной теорией. К этому времени относятся "Нравы Растеряевой улицы", "Столичная беднота", "Зимний вечер", "Будка", "Извозчик", "Разорение" и другие очерки, составляющие теперь первые темы его сочинений. В них фигурирует не только крестьянин, но и городской ремесленник, мелкое чиновничество, низшее духовенство и тому подобный бедный люд, осужденный на вечную заботу о куске хлеба. Он описывает всю эту бедноту, всю эту среду "униженных и обиженных", с большим юмором, уменьем и самой глубокой, самой задушевной симпатией к человеческому горю и страданию. В художественном смысле это, несомненно, лучшие из его произведений.

Но "времена менялись", а вместе с ними менялся и характер нашего народничества. Внимание "интеллигенции" сосредоточилось на крестьянстве, в котором она видела сословие, призванное историей обновить и перестроить все наши общественные отношения. Повсюду слышались толки о "народном характере", "народных идеалах", причем "характер", и "идеалы" разрисовывались самыми радужными красками. Охваченный общим увлечением, Гл. Успенский также идет "в народ", — конечно, с самыми мирными литературными целями — и делает крестьянина главным героем своих произведений. Но, как человек очень наблюдательный и очень умный, он скоро замечает, что существующее у нашего разночинца понятие о "народе" далеко не соответствует действительности. Он высказывает по этому поводу много тяжелых сомнений, которые навлекают на него горячие нападки со стороны правоверных народников. Ему кажется, например, что старинный, идеализированный народниками склад крестьянской жизни быстро разлагается от вторжения новой силы — денег. "Кто не сер, у кого нужда не съела ума, кого случай или что другое заставило подумать о своем положении, кто чуть-чуть понял трагикомические стороны крестьянского житья, — говорит он, описывая крестьянский быт Новгородской губ., — тот не может не видеть своего избавления исключительно только в толстой пачке денег, только в пачке, и не задумается ни перед чем, лишь бы добыть ее". Описывая одну богатую деревню Самарской губернии, которая обладала множеством угодий и изобилием самой "удивительной" по плодородию земли, он с недоумением восклицает: "И представьте себе: среди такой-то благодати не проходит дня, чтобы вы не натолкнулись на какое-нибудь деление, сцену или разговор, который бы мгновенно не разрушил все ваши фантазии, не изломал все вычитанные вами соображения и взгляды на деревенскую жизнь, — словом, не ставил бы вас в полную невозможность постичь, как при таких-то

и таких-то условиях могло произойти то, что вы видите воочию". Отсюда уже недалеко было до того — возмутительного для прямолинейного народника — вывода, что не все хорошо в деревенской общине, что нельзя объяснять одною бедностью все непривлекательные стороны народной жизни и что "в глубине деревенских порядков есть несовершенства интеллектуальные, достойные того, чтобы обратить на них внимание". Наш автор видел, например, что богатые общины Самарской губернии могут "поставить работящего, здорового человека в положение совершенно беспомощное, довести его до того, что он… ходит голодный с голодными детьми и говорит: "Главная причина, братец ты мой, пищи у нас нету — вот!". Видел он, что "такое новое общественное деревенское учреждение, как сельское ссудосберегательное товарищество, ничуть не изменяет своего банкового духа, духа учреждения, не претендующего на более или менее общинное распределение банковых благ. Давая тому больше, у кого много, мало тому, у кого мало, и вовсе не доверяя тому, у кого ничего нет, сельский банк производит в деревне свои операции с тою же неизменностью, как и в городе, где, как известно, никакой общины не существует, а всякий живет сам по себе"… Видел, наконец, Гл. Успенский, что кулачество представляет собою продукт внутренних отношений общины, а не внешних только воздействий на нее, — и в конце концов приходил к тому заключению, что скоро, может наступить такое время, когда "деревня, т. е. все, что в ней есть хорошего, стоскуется, разбредется, а что и останется в ней, потеряв аппетит к крестьянскому труду, будет только бессильным рабочим материалом в руках тех, кто дает хоть какой-нибудь заработок". Гл. Успенский звал в деревню "новых людей", говоря, что ей необходимы "новые взгляды на вещи, необходимы новые, развитые, образованные деятели", для того, чтобы в самых богатых местностях и в самых зажиточных общинах "не было тесноты, а среди возможного, находящегося под руками довольства — самой поразительной нищеты, не знающей, где преклонить голову". Он думал тогда, что указывает нашей интеллигенции, если и не легкую, то во всяком случае разрешимую задачу [3] .

3

Относящиеся к этому периоду очерки Гл. Успенского носят общее заглавие "Из деревенского дневника".

Опыт готовил ему, однако, новое разочарование. Чем дольше жил он в деревне, тем больше убеждался в полной невозможности привить крестьянам "новые взгляды на вещи", т. е. сознание "всей выгодности общинного, коллективного труда на обитую пользу". Проповедь таких взглядов в лучшем случае вызывала в слушателях "ужаснейшую зевоту". А иногда, как мы увидим ниже, дело принимало совсем неожиданный оборот. Рядом практических соображений крестьяне доказывали Гл. Успенскому неприменимость его "новых взглядов" к деревенским порядкам. Вообще отрицательное отношение "деревни" к пропаганде автора было так велико и так постоянно, что он не раз давал себе зарок "не говорить с ними об их крестьянских распорядках, так как в большинстве случаев такие разговоры совершенно бесплодны и ни к чему практически путному не ведут". Само собою понятно, что такое положение дел сильно огорчало нашего автора, пока одно случайное и "совершенно ничтожное обстоятельство" ее придало нового оборота его мыслям. Благодаря этому счастливому обстоятельству, у него выработался новый взгляд на крестьянскую жизнь, его теоретические Wanderjahre окончились, и он вошел в надежную, как ему казалось, гавань. Тогда начался третий последний период его деятельности.

В чем же состоит сделанное Гл. И. Успенским открытие?

V.

Прежде он, подобно другим народникам, объяснял себе все стороны крестьянского быта чувствами, понятиями и идеалами крестьян. И мы знаем уже, что при таком объяснении многое оставалось для него необъясненным и противоречивым.

Вышеупомянутое "случайное обстоятельство" заставило его поступить как раз наоборот, т. е. в формах народного быта поискать ключ к народным понятиям и идеалам, а происхождение народных бытовых форм попытаться объяснить "условиями земледельческого труда". Попытка такого объяснения увенчалась значительным успехом.

Жизнь и миросозерцание крестьянина, прежде казавшиеся ему темными, противоречивыми, бессодержательными и бессмысленными, неожиданно получили в его глазах "удивительную стройность" и последовательность. "Широта и основательность этой стройности, — говорит он, — выяснялись мне по мере того, как я положил в основание всей организации крестьянской жизни — семейной и общественной — земледельческий труд, попробовал вникнуть в него подробнее, объяснить себе его специальные свойства и влияние на неразрывно связанного с ним человека". Оказалось даже, что особенностями земледельческого труда объясняется не только склад крестьянской семьи и общины, но и его веками испытанное долготерпение, его религиозные верования, его отношение к правительству и, наконец, даже к самим гг. народникам.

Земледельческий труд ставит крестьянина в полную зависимость от непонятных ему и, по-видимому, совершенно случайных явлений природы. Природа "учит его признавать власть, и притом власть бесконтрольную, своеобразную, капризно-прихотливую и бездушно-жестокую". И крестьянин "умеет терпеть, терпеть не думая, не объясняя, терпеть беспрекословно. Он знаком с этим выражением на факте, на своей шкуре, знаком до такой степени, что решительно нет возможности определить этому терпению более или менее точного предела".