Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 2
Шрифт:
Как только грамотка царская дошла до отца Василия и он показал ее своей дочери, тотчас Василиса Васильевна пошла на конюший двор, оседлала для себя коня сивого, коня сивого-сивогривого, и прямо бух к царю Бархату на двор. Царь Бархат ее встречает; она по-учтивому богу молится, по-писаному крест кладет, на все четыре сторонушки поклон отдает, с царем Бархатом ласково здоровается и входит с ним в царские палаты. Сели вместе за стол и давай пить питья пьяные и есть яствы сахарные. После обеда Василиса Васильевна стала с царем Бархатом по палатам разгуливаться и как только увидала пяла, то и учала царя Бархата осуждать: «Что то, — говорит, — такое у тебя, царь Бархат, за дрянь? У моего батюшки этакого девичья шелепетья и видом не видать и слыхом не слыхать, а у царя Бархата девичье шелепетье в палатах висится!» Потом она с царем Бархатом по-учтивому распростилась и поехала домой. Царь не мог изведать, что она точно девушка.
Этак дня через два, не больше, царь Бархат посылает опять к попу Василию грамотку и просит его отпустить к нему своего сына Василия Васильевича. Тотчас, как только Василиса Васильевна услыхала об этом, пошла на конюший двор, оседлала для себя коня сивого, коня сивого-сивогривого, и пахнула [474] прямо к царю Бархату на двор. Царь Бархат ее встречает. Она с ним ласково здоровается, по-учтивому богу молится, по-писаному крест кладет, на все четыре сторонушки поклон отдает. Царь Бархат по наказу бабушки-задворенки-ягинишны
474
Прискакала (Ред.).
Вот подошло время и ужинать. Сел царь за стол, а Василису Васильевну посадил по праву руку, и стали они пить питья пьяные и есть яствы сахарные. После всего подали кашу, и как только Василиса Васильевна ее хлебнула и попалась ей жемчужина, она швырк ее под стол вместе с кашею и учала царя Бархата осуждать. «Что это, — говорит, — за дрянь такая в каше накладена? У моего батюшки этакого девичья шелепетья и видом не видать и слыхом не слыхать, а у царя Бархата девичье шелепетье в кушанье кладут!» Потом она с царем Бархатом по-учтивому распростилась и поехала домой. Царь опять не мог изведать, что она точно девушка; а ведь это больно ему хотелось.
Дня через два царь Бархат по наказу бабушки-задворенки-ягинишны велел истопить баню; вишь, бабушка-то сказала ему, что если она точно Василиса Васильевна, то в баню вместе с царем не пойдет. Истопили баню.
Опять царь Бархат пишет к попу Василию грамотку, чтобы он своего сына Василия Васильевича в гости к нему отпустил. Как только Василиса Васильевна узнала об этом, тотчас пошла на конюший двор, оседлала своего коня сивого, коня сивого-сивогривого, и прямо бухнула к царю Бархату на двор. Царь ее встречает на парадном крылечке. Она с ним ласково здоровается и входит по бархатному коврику в палаты; взошед в оные, по-учтивому богу помолилась, по-писаному перекрестилась, на все четыре сторонушки низехонько поклонилась; села с царем Бархатом за стол и стала с ним пить питья пьяные и есть яствы сахарные.
После обеда царь и говорит: «Не в угоду ли, Василий Васильевич, со мной в баньку сходить?» — «Извольте, ваше царское величество, — отвечает Василиса Васильевна, — я давным-давно в бане не бывал и больно охоч париться». Вот они и пошли вместе в баню. Поколесь царь Бархат разоблакался в передбанке, она в ту пору успела искупаться, да и была такова. Царь не мог и в бане ее захватить. Василиса Васильевна, вышед из бани, писала меж тем к царю писульку и велела слугам отдать ему, когда он сам выйдет из бани. А в этой писульке было написано: «Ах ты ворона, ворона, царь Бархат! Не умела ты, ворона, сокола в саду соймать! А я ведь не Василий Васильевич, а Василиса Васильевна». Вот наш царь Бархат и остался на бобах: вишь, какая Василиса-то Васильевна была мудрая, да и лепообразная!
Про Мамая безбожного
№317 [475]
На Русе было на православной, княжил князь тут Дмитрий Иванович. Засылал он с даньёй русского посла Захарья Тютрина к Мамаю безбожному, псу смердящему. Правится путем-дорогой русский посол Захарий Тютрин; пришел он к Мамаю безбожному, псу смердящему. «Давай-примай, — говорит, — дань от русского князя Дмитрия Ивановича!» Отвечает Мамай безбожный: «Покуль не омоешь ног моих и не поцелуешь бахил [476] , не приму я дани князя Дмитрия Ивановича». Взадь [477] отвечает русский посол Захарко Тютрин:
475
Записано в Шенкурском уезде Архангельской губ. А. Харитоновым.
AT —. Это героическое устное сказание о Куликовской битве 1380 г. анализируется в статьях С. Н. Азбелева: 1) Куликовская битва в славянском фольклоре. — Русский фольклор. М.; Л., 1968, XI, с. 78—101; 2) Отзвуки Куликовской битвы в сербском и русском фольклоре. — Советское славяноведение, 1970, № 6, с. 50—57. В них исследователь высказывает сомнение в том, что сказка «про Мамая безбожного» создана непосредственно на материале сказания о Мамаевом побоище (Дмитриев Л. А. К литературной истории сказания о Мамаевом побоище. — В кн.: Повести о Куликовской битве / Издание подготовили М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. М.: Изд-во АН СССР, 1959, с. 446). А. Н. Азбелев считает, что текст сборника Афанасьева, насыщенный эпическими мотивами и отчасти напоминающий ритмичностью и стилистической обрядностью склад былин, не имея близкого соответствия ни в одном из 103-х известных в настоящее время рукописных списков XVI—XVIII вв. повествований о Мамаевом побоище, находит значительную аналогию в юнацкой сербской песне «Бој Руса са татарами», где, как и в устном сказании, на первый план не только в событиях, предшествующих сражению на поле Куликовом, но в самом сражении выдвигается героическая роль посла Захария. В так называемой «распространенной редакции» книжной повести (см.: Повести о Куликовской битве, 1959, с. 109—162) — это посол Захарий Тютчев, направленный великим князем Дмитрием в Золотую Орду. В другой редакции в летописце Хворостинина (из собр. Уварова, ГИМ; см.: Повести о Куликовской битве, с. 474—475), он именуется Назарием Тетюшковым. Об участии Захария в битве там ничего не говорится. Между тем в сказании «Про Мамая безбожного» Захарий Тютрин, возглавляющий во время сражения отряд донских казаков, решает его победный исход. Обратив на это внимание С. Н. Азбелев высказал предположение, что в древнерусской литературе и в сказании, записанном А. Харитоновым, и в сербской песне о Куликовской битве трактуются разные фольклорные версии о ней и, вероятно, «сюжет о подвигах Захария существовал в фольклоре и в виде предания, близкого к былинам, и в виде песни» («Русский фольклор», XI, с. 86). При этом учитывается, что в архангельском сказании есть поздние наслоения, которые могли появиться не ранее XVII в., например, упоминание о шведском короле и о «короле турецком», будто бы намеревавшихся послать свои войска в русскую землю на помощь Мамаю или князю Дмитрию Ивановичу — тому из них, кто скажется сильнее. Эта гипотеза оставляет неясным вопросы об отношении опубликованного Афанасьевым сказания к книжной традиции. Несмотря на фольклорную эпическую основу, она проявляется и в стиле, и в общности некоторых персонажей, эпизодов данного сказания и книжных повествований. Наряду с послом Захарием в последних иногда действуют воеводы Василий Тупик, Иван Квашня, двенадцать князей Белозерских (князь Федор Семенович и его сыновья). См., например: «Повести о Куликовской битве», с. 7—26, 41—76, 77—108, 163—207. Этим персонажам в устном сказании соответствуют воеводы Семен Тупик, Иван Квашнин, семь братьев Белозерцев. Традиционным для древнерусских повествований о Куликовской битве эпизодам единоборства иноков Пересвета и Осляби с татарским великаном (Таврулом или носящим другое имя) соответствуют в устном сказании поединки двух «незнакомых» воинов с огромным Кроволином-татарином. Как и в книжных повествованиях, в данном сказании Дмитрий Донской перед
К словам: «и по всем дальним печищам» (с. 380): в словаре Даля дано такое толкование областного архангельского слова «печище» — «деревушка из 3—6 дворов».
476
Обувь, сапоги.
477
Наоборот.
«Чем бы с дороги молодца напоить-накормить, в бане выпарить, втепор вестей попросить, а ты, Мамай безбожный, пес смердящий (за эвти-то слова раздуй твою утробу толще угольной ямы!), того-перво велишь мыть твои басурманские ноги и целовать бахилы; не след мыть ноги и целовать бахилы русскому послу Захарью Тютрину! Пусть поганый татарин, Мамай безбожный, буде есть вера, целует ноги русского посла Захарья Тютрина!»
Разъярился собака-татарин, рвал свои черные кудри, метал их наземь — по застолью, княжеские бумаги придрал и писал свои ярлыки скорописчатые: «Когда будет овес кудряв, баран мохнат, у коня под копытом трава и вода, втепор Мамай безбожный будет с святой Русью воевать: втепор мне ни воды, ни хлеба не надо!» Набрал он из татар сильных, могучих богатырей тридцать человек без одного, посылает их на нечестное побоище: «Пошли, — говорит, — слуги мои верные, попервее русского посла Захарья Тютрина; дорогой уходите его в темных лесах, в крутых угорах, а тело вздымите на лесину в откормку птицам».
Правится путем-дорогой русский посол Захарий Тютрин; пристигала его темна ночь на бору: не оснащается ночевать — одно идет вперед. Поутру, на восхожем на солнышке, видит русский посол Захарий Тютрин: выходят из лесу тридцать без одного сильных, могучих богатырей. Не уробил [478] Захарий Тютрин поганых татаровей, захватил оберуч корзоватую уразину [479] и ждет незваных гостей. Ударили татаровья на Захарья Тютрина, поставили на округ [480] доброго молодца. Учал Захарко поворачиваться, учал он уразиной гостей чествовать: кого раз ударит — грязьёй сделает. Невмоготу стало поганым татаровьям супротивничать русскому послу Захарью Тютрину, учали они конаться [481] ему хорошими речьми: «Отпусти ты нас живьем, русский посол Захарий Тютрин, не посмеем больше перечить тебе!» Глядит Захарко на сильных, могучих богатырей: из тридцати голов без одной остались живы только пять голов, да и те уразиной испроломаны, кушаками головы завязаны; сжалялся он над погаными нехристями, отпустил их к Мамаю безбожному. «Правьтесь, — говорит, — скажите, каково обидеть русского посла Захарья Тютрина».
478
Испугался.
479
Двумя руками суковатую дубину (Ред.).
480
Поставить на округ — окружить, обстать кого-нибудь со всех сторон, лишить средств к побегу; так говорят: «мы двоима с собакой постановили медведя на округ», т. е. с одной стороны охотник, а с прочих собаки не позволили зверю выйти из известного круга.
481
Просить, умолять.
Ударил он своего доброго коня по крутым бедрам: конь по первый ускок сделал сто саженей печатных, вторым ускоком версту промеж ногами проложил, третьего ускока на земле опятнать [482] не могли. Смекнул дело путем-дорогой русский посол Захарий Тютрин: наимал [483] он двенадцать ясных соколов да тридцать белых кречетов; первее того испридрал [484] ярлыки Мамая поганого и писал свои листы скорописчаты; написавши, привязал к птичьим хвостам и примолвил: «Ясные соколы и белые кречеты! Полетите вы ко князю ко Дмитрию Ивановичу в каменну Москву, накажите, чтоб Задонский князь Дмитрий Иванович собирал по городам и селам и по дальним деревням рать-силу несметную; оставлял бы по домам только слепых, да хромых, да малых ребят-недоростков — их печаловать. А я пойду, накажите, в свое место, стану собирать мохначей, бородачей — донских казаков».
482
Опятнать — значит собственно найти сбежавшего коня по его следу на земле; в настоящем же случае опятнать — доправить, найти на земле след копыт.
483
Наловил.
484
Разодрал.
Поутру было, на всхожем на солнышке, пошли морока [485] по ясну небу, понесли с собой частый, мелкий дождь со буйным ветром со вихорем. Во шуму, во грому ничего не чуть [486] стало, только чуть громкий зык от терема княжеского; Задонский князь Дмитрий Иванович наказал клич кликать по всей Москве белокаменной: «Собирайтесь все князья и бояра, и сильные, могучие богатыри, и все поленицы [487] удалые ко князю во светлый терем на трапезу». Собирались со всех концов Москвы белокаменной все князи и бояра, сильные, могучие богатыри и все поленицы удалые ко князю во светлый терем на трапезу — послушать его разумных речей, а и того пуще — посмотреть его очи ясные. Как матерый дуб промеж тонкими кустами вересовыми [488] , что вершиною в небо взвивается, — значит великий князь промеж своими князьями и боярами.
485
Облака, тучи.
486
Не слышно.
487
Поленицы — богатырши (Ред.).
488
Верес — можжевельник.