Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 3
Шрифт:
Сказано — сделано. Завернули Наума в солому и перекинули за ограду; он покатился прямо к кладовой, достал оттуда мешок муки, насыпал в корыто, развел-замесил на крепком вине и поставил собакам. Собаки бросились на месиво; до того нажрались, что ни одна и с места не может сойти. Наум взял перевязал всех собак хвостами по паре и повесил на ограде, потом отворил ворота, впустил товарищей, и пошли они замки ломать да амбары обчищать. Много набрали всякого добра. Стали добычу делить; всё поделили, остается енотова шуба, как с ней быть? Наум говорит: «Шуба мне следует; я выдумал и собак окормить и ворота отворить». — «Нет, брат, жирно будет!» — «Коли так, я пойду к судье; он горазд судить и рядить; пусть-ка нас рассудит!»
Вот пошел Наум в комнаты, а Влас да Антон стали под окно слушать. У судьи совесть-то нечиста, так ночью не спится. «Это ты, Иван?» — спрашивает судья. «Я», — отвечает вор. «Расскажи-ка мне сказочку». — «Пожалуй, скажу: живал-бывал Наум, взбрело ему на ум воровать идти...» — и начал рассказывать все дело, как было; дошел до того, как они трое за шубу поспорили, и говорит: «Сам рассуди, кому шубу взять?» — «Кому? Да, разумеется, Науму». — «Мне и самому то ж думается!» — «Что ж дальше-то было?» — «А дальше спать пора!» — сказал Наум и ушел из комнаты. Приходит
№389 [177]
Жил-был мужик; у него было три сына. Повез отец большого сына в лес; возил его, возил, вот парень увидал березу и говорит: «Батюшка! Если б сжечь эту березу на уголья, завел бы я себе кузницу и пошел молотком постукивать да денежки выколачивать». — «Ну, — думает мужик, — в этом сыне будет прок!» Потом взял середнего сына и завез в лес; увидали они большой дуб, и говорит сын отцу: «Батюшка! Если б срубить этот дуб, стал бы я плотничать, топором деньги зарабатывать». — «Слава богу, — думает мужик, — и в этом прок будет!» Опосля взял меньшого сына Ваньку; возил его, возил по лесу — Ванька все молчит, ни единого словечка не проронит; только выехали они из лесу — ведут мясники корову. «Батюшка, — говорит сын, — как бы украсть эту корову?» — «Э, да ты этакой! — отвечает отец. — Ступай же от меня, куда сам знаешь! Видно, ты — не кормилец мне». — «Ну что ж! Коли гонишь, я себе дядю найду».
177
Место записи неизвестно.
AT 1525 A (Ловкий вор). Оригинально разработана вступительная часть.
После слов «из сапог подошвы повырезал» (с. 108) Афанасьев в сноске привел вариант начала сказки: «В некотором царстве, не в нашем государстве, жил да был старик; у него было три сына, последнего звали Барма-Кутерьма. Спрашивает раз отец своего старшего сына: «Сынок! Чем ты меня кормить будешь, как я состареюсь?» — «Буду землю пахать, хлеб сеять да тебя кормить». — «А ты чем?» — спрашивает среднего. «А я, батюшка, пойду в плотники, стану избы строить, да тебя кормить». — «Ну, а ты, Кутерьма?» Держал ответ Кутерьма: «Я, батюшка, ремесла никакого не знаю; стану и тебе и себе искать хлеба легкого, буду воровать да обманывать, да на больших дорогах с вязовой иголкой стоять». Отец рассердился и выгнал его из дому, с глаз своих долой. Барма-Кутерьма пошел к дяде, а тот уже давно воровством промышляет. Стали вместе жить, вместе на промысел ходить. Идут как-то лесом. «Послушай, — говорит дядя, — видишь — вон ворона в гнезде сидит; я у ней яйца повытаскиваю, так что и не услышит». — «Это что за хитрость! Как полезешь ты за яйцами, я у тебя тем временем сапог стащу — ты и не заметишь!» — «А ну попробуй!» Покудова дядя лазил за вороньими яйцами, Барма-Кутерьма не дремал, стащил с него оба сапога и ушел подобру-поздорову».
Долго ли, мало ли искал он, и нашел-таки дядю. «Возьми, — просит, — меня в товарищи». — «Возьму, — говорит в ответ названый дядя, — если украдешь из-под дикой утки яйца, да так украдешь, что она и не услышит и с гнезда не слетит». — «Экая диковина!» Вот отправились они вместе, нашли утиное гнездо и поползли к нему на брюхе; пока еще дядя подкрадывался, а парень уж все яйца из гнезда повыбрал, да так хитро, что птица и пером не шевельнулась; да не только яйца повыбрал, мимоходом у названого дяди из сапог подошвы повырезал. «Ну, Ванька, нечему тебя больше учить, ты и сам большой мастер!» С той самой поры начал Ванька воровством промышлять: что ни попадет под руку — все тянет!
Собрались горожане, люди торговые, посадские, пришли к королю и стали челом бить: «Такой-де вор проявился, что берегись — не убережешься, сторожись — не устережешься; захочет — среди белого дня разденет до нитки!» Приказал король призвать к себе вора. «Правда ли, — спрашивает у него, — будто ты такой хитрый вор, что берегись — не убережешься, сторожись — не устережешься?» — «Правда, ваше королевское величество!» — «Коли так, уведи у меня жеребца из конюшни; украдешь — помилую, а не украдешь — мой меч, твоя голова с плеч!» — «Украду, ваше королевское величество!»
Король нарядил на конюшне строгий караул; а вор Ванька дождался вечера, переоделся, чтоб его не спознали, взял бочонок с водкою, притворился пьяным, и идет через королевский двор, идет-шатается, из стороны в сторону качается. Увидали его конюхи: «Эк нализался! Чуть на ногах стоит!» — «Стой, братцы, — говорит один, — ведь у него бочонок-то с вином; давайте зазовем его к себе да поделимся винцом; веселей сторожить будет». — «И впрямь так!» — закричали другие; тотчас подхватили вора под руки, привели в конюшню: «Оставайся, брат, с нами; куда тебе идти! К завтрему проспишься и пойдешь домой».
Ванька повалился на солому и захрапел, будто совсем спит. Тут конюхи стали к бочонку прикладываться; осушили весь до дна, опьянели, попадали наземь и крепко заснули. А вор тому и рад, отвязал королевского жеребца и увел к себе. Наутро хватился король — нет любимого коня. Послал за Ванькою: «Ты увел жеребца?» — «Я, ваше величество». — «Хорошую шуточку сшутил ты; ну, эту шутку я тебе прощаю, только уходи поскорей из моего царства, не то, добрый молодец, несдобровать тебе!»
№390 [178]
В некотором царстве стояла небольшая деревня; в этой деревне жили два брата; один помер, и остался после него сын — записной вор Сенька Малый. Уж куда-куда ни отдавал его отец в науку — все не вышло толку. «Что ж ты не учишься? — спрашивают, бывало, у него отец с матерью. — Али целый век хочешь дураком изжить?» А Сенька так и брякнет в ответ: «Коли хотите вы от меня хлеб-соль видеть, отдайте воровству учиться; другой науки и знать не хочу!» Вот как помер отец, Сенька Малый не стал долго думать, пришел к дяде и говорит: «Пойдем, дядя, на работу; ты будешь воровать, а я тебе помогать». — «Ладно, пойдем!»
178
Место записи неизвестно.
AT 950 (Дядя и племянник). Сюжет
После слов «пропал дядя ни за грош!» (с. 111) Афанасьевым в сноске указан вариант: «Чем же нам помянуть его?» — спрашивает тетка. «Погоди до вечера; я украду у царя козла-золотые рога, заколем его, сварим и дядю помянем?» Вечером украл Сенька козла, зарезал и велел тетке ужин готовить: «А голову козлиную спрячь, старая, подальше; не то беда будет!» Царь хватился — нет козла-золотые рога, нанял нищего и послал его ходить по домам да разыскивать Нищий зашел к сенькиной тетке и увидал на лавочке козлиную голову с золотыми рогами; сейчас из дому, замелил ворота и бросился к царю с доносом. Сенька Малой увидал крест на воротах и давай бранить старуху: «Ах ты, сякая-такая! Зачем козлиной головы не спрятала? Того и смотри под суд угодишь!» Побежал поскорей в лавку, купил мелу и замелил ворота по всей улице, по всем переулкам. А царь уже выехал судить вора; куда ни приедет — всюду ворота забелены; рассердился царь, разругал нищего и возвратился во дворец».
Вариант окончания сказки: «Доложили царю, что мертвое тело украдено. «Хитёр вор! — думает царь. — Как бы изловить его?» И приказал застлать всю улицу серебряными рублями, а с боков часовых поставил: пусть-де народ по улице ходит, а денег не трогает. Захотелось Сеньке поживиться казенным добром, взял свои лапти, окунул в смолу, обулся-оделся и пошел разгуливать по серебряным рублям; много серебра к подошвам налипло! Вернулся домой, деньги в карман положил, лапти на гвоздь повесил. А царь между тем приказал все дома тайно осматривать: не найдутся ли где смоляные лапти? Начали осматривать; нашли смоляные лапти у Сеньки Малого. Тут его подхватили, раба божьего, и повесили».
Вот и пошли; идут мимо болота, глядь — дикая утка в камышах гнездо свила и сидит себе на яйцах. «Давай-ка утку изловим!» — говорит дядя и стал подкрадаться; только птицы не поймал, понапрасну с гнезда согнал. А Сенька Малый шел позади и вырезал из дядиных сапогов подметки. «Ну, Сенька, — сказал дядя, — я хитер, а ты хитрее меня!» Идут они дальше; а навстречу им три мужика, ведут на базар быка продавать. «Как бы нам, дядюшка, этого быка достать?» — спрашивает Сенька. «Эх ты; ведь теперь не ночь; серед бела дня не украдешь». —
«Небось украду!» — «Что ж ты, али и взаправду мудреней дяди хочешь быть?» — «А вот увидишь!»
Сенька Малый снял с правой ноги сапог, бросил на дорогу и укрылся с дядей в сторонке. Мужики дошли до этого места. «Стой, ребята, — закричал один, — вишь какой славный сапог валяется». — «Хорош, да что с ним делать-то? Кабы пара нашлась, можно бы взять; а теперь что? Одна нога в сапоге, а другая в лапте!» Посудили, подумали и, не взяв сапога, пошли прочь. Сенька тотчас надел правый сапог, а левый снял; забежал вперед, кинул его на дорогу и спрятался в канаву. «Стой, ребята, — закричал тот же мужик, — вот и другой сапог. Знать, какой-нибудь Разувай Федулыч растерялся. Ну-тко, братцы, вперегонки за тем сапогом! Ведь годятся на вечеринки к девкам ходить». Бросили быка и пустились вперегонки назад; а Сенька Малый того и добивался, подхватил сапог и погнал быка в сторону; загнал его в болото, отрубил голову и приставил ее опять на прежнее место.