Народные сказки и легенды

Музеус Иоганн Карл Август

Когда с отрядом всадников он спускался вниз, в долину, по извилистой дороге, огибающей высокие стены глейхенского замка, графиня долго с тоской смотрела ему вслед, пока не скрылось из виду знамя, на котором она вышила тонким пурпурным шёлком красный крест.

Ландграф Людвиг очень обрадовался, увидев приближающееся войско статного вассала с рыцарями и оруженосцами под знаменем с красным крестом, но заметив печаль в глазах графа, нахмурился, объяснив состояние подданного его нежеланием участвовать в военном походе. Лоб ландграфа покрыли морщины, а его нос сердито засопел, выражая недовольство. От проницательного взгляда вассала не укрылась досада господина. Он подошёл к нему и откровенно рассказал о причинах

своей грусти. Его слова подействовали как масло на уксус негодования ландграфа. Сердечно, от всей души пожав руку графа, он сказал:

— Итак, мой дорогой, судя по вашим словам, нам с вами сапог жмёт в одном и том же месте. И у меня щемило сердце при расставании с моей супругой Лисбет. Но не отчаивайтесь! Пока мы будем сражаться, дома наши жёны будут молиться за нас и ждать, когда мы со славой и победой возвратимся к ним.

В стране тогда был обычай: когда муж уходил в поход, хозяйка тихо и одиноко сидела в своей комнате, постилась, беспрерывно давала обеты и молилась за его счастливое возвращение. Правда, этот старый обычай не всегда соблюдался, о чём, например, свидетельствует последний крестовый поход [239] немецкого воинства на дальний Запад. Пока мужья, отправившиеся в далёкое странствие, отсутствовали, их семьи дали обильный прирост. Появившиеся тому доказательства были слишком очевидны.

[239]. Имеется в виду участие немецких солдат в войне между Англией и Северной Америкой (1775–1783).

Набожная ландграфиня так же глубоко чувствовала всю боль разлуки с супругом, как и её глейхенская подруга по несчастью. Несмотря на то, что её супруг, ландграф, был довольно крутого нрава, она жила с ним в полном согласии, и земная натура мужа мало-помалу проникалась святостью его благочестивой половины. Так что некоторые щедрые историки даже провозгласили Людвига святым, хотя в отношении ландграфа это слово могло быть применено скорее как почётная приставка, подобная тем, какие и по сей день даются у нас к именам: великий, преподобный или высокочтимый, учёнейший, часто не означающая ничего, кроме внешних знаков почтения. При всём том, сиятельная супружеская чета не всегда была единодушна при исполнении святых обязанностей и поэтому, чтобы поддерживать домашний мир, в возникающие иногда семейные разногласия приходилось вмешиваться Небесным силам.

Вот что произошло однажды в один из таких дней. Кроткая ландграфиня, к великой досаде придворных блюдолизов, имела обыкновение откладывать обильные остатки ландграфского стола в миску для голодных нищих, всегда осаждавших замок, и после обеда доставляла себе удовольствие собственноручно раздавать им эту милостыню. Почтенное кухонное начальство, следуя дворцовому обычаю экономией в малом уравновешивать расточительство в большом, то и дело обращалось к ландграфу с жалобами на тощих гостей, будто они угрожают вчистую объесть всё тюрингское ландграфство, и бережливый ландграф, сочтя подобную щедрость благочестивой супруги слишком накладной, строжайше запретил ей продолжать это христианское дело.

Однажды она всё-таки не смогла устоять перед искушением нарушить супружеский запрет и подала служанкам знак потихоньку припрятать несколько оставшихся нетронутыми блюд и хлебов из белой пшеничной муки, которые они как раз собирались унести со стола.

Положив всё это в корзину, она с запретной ношей выскользнула из замка через боковую дверь. Но соглядатаи выследили её и донесли о ней ландграфу. Тот немедленно поднял на ноги всю дворцовую стражу. Когда же ему передали, что его супруга вышла с тяжёлой корзиной потайным ходом, он важно прошествовал через двор замка и вышел на подъёмный мост, будто бы подышать свежим воздухом.

Ах,

как испугалась кроткая женщина, заслышав звон золотых шпор! Колени её задрожали, и она остановилась, не в силах сделать и шагу. Как могла, накрыла она корзину с припасами передником — этим скромным покровом женской прелести и лукавства. Но таким способом можно сохранить неприкосновенность тайника разве что от таможенных чиновников и сборщиков податей, но не от мужа.

Заподозрив супругу в обмане, ландграф поспешил к ней. Его смуглые щёки налились кровью, а на лбу вздулись жилы.

— Жена, что ты там прячешь от меня в корзине? — грубо спросил он. — Уж не остатки ли с моего стола, которыми собираешься кормить этот сброд лодырей и нищих?

— О нет, дорогой господин, — отвечала кроткая ландграфиня стыдливо, но со стеснённым чувством, оттого что оказавшись в таком безвыходном положении, принуждена была, в ущерб своей святости, позволить себе невольную ложь. — Это всего лишь розы, что я нарвала у крепостной башни.

Если бы ландграф был нашим современником, он бы поверил честному слову дамы и отказался от дальнейших расследований, но такая деликатность была не свойственна нашим вспыльчивым предкам.

— Покажи, что несёшь, — потребовал строгий супруг и сорвал с оробевшей графини передник. Слабая женщина отпрянула, не в силах противостоять грубой силе.

— Опомнитесь, дорогой господин! — взмолилась она, покраснев от стыда в ожидании, что сейчас перед супругом обнаружится её ложь.

Но, о чудо! О чудо!.. Всё содержимое корзины — булки, копчёная колбаса, омлеты — действительно превратилось в прекрасные, только что распустившиеся, розы — белые, красные, жёлтые…

В радостном изумлении Елизавета смотрела на цветы, не зная, верить ли своим глазам, ибо никак не ожидала подобной учтивости от святого заступника, сумевшего, в угоду опекаемой даме, так одурачить её мужа.

Неопровержимое доказательство невиновности жены смягчило разъярённого льва, и он обратил гневный взор на ошеломлённых придворных, напрасно, по его мнению, оклеветавших ландграфиню. Как следует отругав их, Людвиг поклялся первого же доносчика, который вздумает наушничать, возводя напраслину на его супругу, бросить в подземелье, где клеветника будет ожидать мучительная смерть. Потом он взял одну из роз и, в знак торжества справедливости, воткнул её себе в шляпу.

Нашёл ли ландграф на другой день на шляпе увядшую розу, или на её месте оказалась копчёная колбаса, об этом история умалчивает. Она повествует лишь о том, что святая Елизавета, как только мир был восстановлен и муж, поцеловав, покинул её, немного успокоилась после пережитого страха, спустилась с горы на лужайку, где её ожидали слепые, хромые, ободранные и голодные, и приготовилась раздать им принесённую в корзине милостыню. Она была уверена, что чудесная иллюзия исчезнет сама собой. Так оно и случилось. Когда ландграфиня, прежде чем раздать милостыню, открыла корзину, там уже не было никаких роз, а лежали те самые припасы, которые она вырвала из зубов придворных гурманов.

Лисбет знала, что с отъездом ландграфа в Святую землю она избавится от его строгого присмотра и сможет без помех предаваться любимому делу благотворительности, но она так верно и преданно любила своего властного супруга, что не могла без искреннего сожаления расстаться с ним.

Ах, она, наверное, предчувствовала, что больше никогда не увидит его в земной жизни, а с наслаждением на том свете было очень сомнительно. Там, говорят, канонизированных святых возводят в такой высокий ранг, что все остальные души усопших, по сравнению с ними, всего лишь чернь. Как ни был высоко поставлен ландграф в этом мире, всё же оставалось сомнительным, достоин ли он в преддверии рая преклонить колена на ковре перед её троном, и осмелится ли поднять глаза на свою подругу, делившую с ним брачное ложе.