Народный быт Великого Севера. Том I
Шрифт:
Так смекал Спиридонович, да не так вышло. Он Ваньку так застращал, что бывало как отец спросит его о чем, Ванька выпятит глаза, рот разинет и не знает, что отвечать, потому что, в иной раз, ждет за все потасовки.
Чем больше Ванька глупел, тем больше Спиридонович серчал. Бывало выгонит Ваньку на поле с сохою, Ванька выедет на поле, да и разинет рот: как пахать с той, или другой стороны? отсюда начать — может не в угоду батьке, — побьет; и отсюда начать может не в угоду батьке, будет, — опять побьет. И стоит Ванька в раздумье целый день; к вечеру придет Спиридонович, поле не вспахано. — Да что ж ты, дурень делал? спросит,
И чем более Ванька подрастал, то больше дурнем становился.
У Спиридоновича возле огорода прудишко был, и рыба в нем водилась, да мало. Спиридонович смекал, как бы в нем рыбы побольше развести, купил из большого пруда рыбы, да и пустил ее в свой прудишко. Ванька, как увидел рыбу, подумал, что отец ему уху заварит, уж заранее облизывался, потому что сластен был; но как отец начал рыбу в пруд валить, Ванька как побежит в избу, как завопит благим матом: — матка! матка! беда и только, батька рыбу топит! — а матка: как это, сокровище мое ненаглядное! — А Ванька в ответ: а как же, отец рыбы накупил живой, да теперь чем бы на уху, и топить ее в пруду, а рыба-то так и бьется сердечная. — А матка-то вместо того, чтобы малого вразумить, ну его гладить по головке, да приголубливать; а на ту пору отец шасть в избу, как услышал, что Ванька гуторит, чем бы также его вразумить, Спиридонович его за виски, потаскал, потаскал, да тем и дело покончил, а Ванька-то все таки не разобрал, зачем Спиридонович рыбу в пруду, топил.
Вот раз Спиридонович говорить Ваньке.: — эй, ты, дурень! заложи-ка чалую, да поезжай-ка на мельницу, возьми у мельника два куля муки, поезжай не мешкая; мельник сказал, что после полудни он отлучится, а у нас к завтрему муки не хватит, хоть без хлеба сиди Не мешкай, дурень, да без кнута не езди, — слышишь?
Ванька разинул рот, — оторопел, однако пошел за лошадью, а Спиридонович поехал в поле, к полудню воротился Спиридонович, посмотрел на двор, чалая стоит запряжена. — Где ж, Ванька? привез муку-то что ли? Нет ни Ваньки, ни муки. Вот и полудни прошли, вот и смеркаться стало, а Ваньки все нет. Спиридонович и ума приложить не может. Уж к ночи вышел на двор, а Ванька ходить вокруг лошади. — Что ты дурень, где же мука, привез что ли?
— Нетути, говорит Ванька, — сейчас поеду за мукой.
Как вскрикнет Спиридонович — ах, ты дурень, дурень! да, что же ты по сю пору делал? — А Ванька в ответ: да видишь ты, батько, я кнут потерял.
— Ну так что же, спросил Спиридонович.
— Да то, батько, что ты не велел без кнута ездить, так я вот с самого утра все кнута искал, — и нигде ничего, — ни синя пороха во рту не было — вот только теперь в телеге нашел.
Спиридонович так и размахнул руками, да и пошел прочь.
Так и зачастую бывало. Что не скажут Ваньке, он или ровно ничего не поймет, или сделает навыворот.
Раз ночью Ванька лежит, на полатях, да вопить: ай! пить хочу, ай! жажда замучила — вот хоть бы капельку воды — горло промочить, да знай себе вопит, а с полатей не пошевельнется.
Спиридонович слушал, слушал, да как вскрикнуть: Ванька! принеси-ка мне ковш воды, да скорее, а не то кнутом тебя, дурня!
Ванька соскочил
— Ну, пей же теперь, дурень, промолвил Спиридонович, — да полно вопить.
Ванька напился, а все невдомек ему было, как он прежде того не догадался.
А ино место, особливо, как Спиридоновича дома нет — Ванька— и так сядет в углу, да и вопит на всю избу. Вот Перфильевна к нему: — что ты, Ванька, есть что ли хочешь? — Нет! — Пить что ли хочешь? — Нет! — Спать что ли хочешь? — Нет! Да чего же ты хочешь? — Вопить хочу! А Перфильевна Ваньку по головке, да приговаривать: — ах ты сокровище мое ненаглядное! Уж не испортил ли кто тебя? Уж у тебя это не с глаза ли? А Ванька и того больше вопит, инда соседи сбегались.
Так-то жил, да поживал Ванька-Ротозей, ни родителям в угоду, ни себе во спасенье. Вот Ваньке исполнилось двадцать лет с годом. У Спиридоновича лошадь пала; а дело шло к весне. Спиридонович собрал деньжонок, да и смекал бы в базарный день в город ехать лошадь купить; и город-то быль недалеко всего верст десять. Пришел базарный день, — а Спиридонович болел. Делать нечего; говорит Ваньке: слушай ты, Ванька, не век тебе ротозеем быть; сослужи-ка службу: съезди на базар в город, да купи мне коня; да не то, чтобы мудрена, однако слышь ты, чтобы заправской был, двадцать целковых заплати, да смотри, чтобы до города пудов двадцать тащил, не был бы ленив и на теле никакого изъяну не было. Вот тебе и деньги; смотри не потеряй. Хорошо купишь, шапку тебе новую подарю; дурно купишь — побью. А вот сосед Кириллович до города тебя доведет.
Ванька слушает, словно разумный человек, деньги получил, заткнул кнут за пояс и пошел в город с соседом Кирилловичем.
Идут они путем дорогою; вот дошли до перекрестка, а навстречу им пырь барышник с лошадью, тоже в город на базар гонит. Ну калякать о том, о сем узнал барышник, что Ванька лошадь покупает: да чего тебе в город идти, говорит, — вот на, купи лошадь — эдакой лошади редко достать. И Кириллович говорит: — славный конь, — кабы нужда была, и я бы купил.
— Да уж какой конь, — говорит барышник — что любо два; — ну покупай, что ли, малой, чтобы в город не ехать — дешево отдам, — всего восемнадцать целковых.
— Нет, говорит Ванька, нам такой конь не годится.
— Отчего же не годится? спросил барышник.
— От того, что батька велел за коня двадцать целковых заплатить.
— Что ты? Что ты? закричал Кириллович, какой же в тебе толк, Ванька? отец велел доброго коня купить, а меньше заплатишь, отец похвалит.
— Да толкуй ты себе — ведь батька-то не свой отец; немного не по нем — больно прибьет.
Между тем барышник смекнул, что Ванька за птица, да и говорить: — да что о том толковать, я не заспорю, я пожалуй и двадцать целковых возьму, а конь стоит этой цены, редкостный конь, пудов тридцать до Москвы не кормя довезет.
А Ванька в ответ: «Нет, и этого мне не придется; батька сказал, купи такого коня, чтобы до города пудов двадцать тащил, а не то, что до Москвы».
Барышник посмотрел на Ваньку, усмехнулся, пристегнул коня и поскакал в город.
А Кириллович Ваньку ругает: — экой ты неразумный! али не можешь в толк взять, что если конь до Москвы, так и до другого города довезет.
А Ванька: — да, толкуй, Кириллович, с батькой не сговоришь; как почнет бить, ты своих боков небось не подставишь.