Народный депутат
Шрифт:
Марина. Ну, а раз вы согласны, то как же понимать вашу агитацию?
Еврем (пряча плакаты за спину). Какую агитацию?
Марина. Ваше желание стать народным депутатом.
Еврем. Ах, вот о чем речь! (Берет плакаты подмышку.)
Марина. Когда мы просили руки вашей дочери, вы нам не говорили, что хотите быть народным депутатом. Где же искренность?
Еврем. О какой искренности идет речь?
Марина. Видите, господин Прокич, я буду говорить откровенно. Ваш зять вам этого, может быть, и не скажет, но я, бог мой,
Еврем. Да, да, я знаю, вы темнить не любите!
Марина. Я не скажу, что нам не понравилась девушка, и вообще мы, так сказать, договорились, как люди, и о приданом, и обо всем, что нужно для семейной жизни. Но теперь, когда дело дошло до объявления масти, я должна вам сказать, что мы рассчитывали на другое…
Еврем. То есть как на другое?
Марина. Видите ли, вы ведь сами говорили, что у вас много родственников?
Еврем. И у меня и у жены.
Марина. По меньшей мере голосов двадцать-тридцать, а это во время выборов немало.
Еврем. Немало!
Марина. И видите, я вам прямо должна сказать, что мы и на это рассчитывали. Когда я приходила в ваш дом, я всякий раз смотрела на стены и подсчитывала, сколько мужчин на фотографиях, и думала: «Как хорошо, мой племянник вместе с женой получит в приданое и эти тридцать голосов».
Еврем (растерянно). То есть как – вместе с женой?
Марина. Да знаете ли, если б, например, с вашей стороны существовала искренность, то кому же другому вы отдали бы эти голоса, как не своему зятю? Ну скажите сами!
Еврем. Вы только посмотрите, на что она рассчитывает! Мало им, что я даю деньги, даю мебель, даю дочь, так я еще ему и всю родню должен отдать?
Марина. Я этого не говорю, но здесь речь идет об искренности. Если б мы знали, что вы хотите стать депутатом…
Еврем. А если б я знал, что он хочет стать депутатом…
Марина. Но ведь еще не все потеряно, и при желании мы можем дело поправить.
Еврем. Как поправить?
Марина. Вы еще можете отказаться!
Еврем. Что? Отказаться? Кто должен отказаться? От чего я должен отказаться? Почему я должен отказаться?
Марина. Отказаться от ваших родственников в пользу вашего зятя!
Еврем. То есть как это отказаться от родственников?
Марина. Да не от родственников, а от выставления своей кандидатуры – в пользу вашего зятя. И пусть все ваши родственники голосуют за вашего зятя.
Еврем. И это, по вашему, – искренность?
Марина. Да, если хотите, это и есть искренность!
Еврем. Уж не он ли, бог мой, подослал тебя со мной разговаривать?
Марина. Что вы, что вы, боже сохрани! Это я сама все затеяла. Хотела восстановить между нами искренность.
Еврем. Так, по-твоему, искренность в том, чтобы я отказался от выставления моей кандидатуры?
Марина. А можно ведь сделать так, что и отказываться не придется. Если семья дружная, всегда легко договориться. Могли бы и вы остаться кандидатом, и пусть ваши люди за вас голосуют, но ваши родственники должны голосовать за вашего зятя. Вот так было бы правильно!
Еврем. Значит, если он пойдет в Скупщину, это будет правильно, а если я пойду в Скупщину – это неправильно?
Марина. Да, так было бы правильно, если хотите.
Еврем.
Марина (встает). Вообще-то, хороша родня! И зачем только я сюда пришла. Ведь все равно из этого ничего бы не вышло. Половина вашей родни не имеет права голоса!
Еврем. Кто не имеет права голоса?
Марина. Я не знаю кто, но вы только посмотрите на них. (Показывает на фотографии.) Не люди, а просто физиономии.
Еврем. Кто бы они ни были, а голосовать будут за меня! И вы не смейте оскорблять нашу родню!
Марина. Прошу прощения, искренность – не оскорбление. А уж если вы напрашиваетесь на скандал, то лучше нам прекратить этот разговор. Пойду зайду к Павке.
Еврем. Иди, иди, так-то лучше!
Марина (направляется в другую комнату). Пусть все это останется между нами, да? (Уходит.)
Еврем, Младен.
Еврем (ворчит). «Между нами», «между нами». Сначала говорит – отдай ей родственников, а потом – «все что между нами». (Замечает, что все еще держит подмышкой красные плакаты.) Ох, господи боже, что же мне с ними делать? (Ищет, куда бы спрятать плакаты, не находит ничего подходящего и сует плакаты в карман своего пальто.)
Младен (приносит письмо). Тебе письмо, хозяин.
Еврем. Мне??
Младен. Да, хозяин.
Еврем. Кто принес?
Младен. Жандарм принес, хозяин.
Еврем (с яростью хватает письмо). Что ж ты сразу не сказал, что жандарм принес! (Вскрывает конверт и смотрит подпись.) «Секулич». (Читает.) »Хозяин Еврем, в кофейне «Свобода» собрался цвет нашего гражданства, они решили идти к твоему дому и приветствовать тебя от имени народа. Я их угостил, счет – восемьдесят семь динаров. Воодушевление невиданное. Встречай их как полагается и скажи им речь. Твой Секулич». (Испуганно.) Вот так да! Откуда же это вдруг собрался весь цвет гражданства? И какую я им речь скажу? Где я возьму речь? (Смущен, растерян.) Ступай, Младен, нет, постой, не уходи… (Читает письмо.) «Счет – восемьдесят семь динаров. Воодушевление невиданное». (Младену.) Ступай, позови ко мне… Нет, постой, не смей никого звать! (Кричит па Младена.) Да что ты растерялся? Какого дьявола ты дрожишь? Можно подумать, это тебе надо речь произносить? Иди, позови Даницу… Нет… Я сам ее позову… Ступай за ворота, как увидишь граждан, так сразу… а ты знаешь, что такое граждане? Ну да все равно. Как увидишь, что граждане направляются сюда, прибеги и скажи мне. Ну, иди быстрее!