Нарушенный завет
Шрифт:
— Поклон от сестры… — ещё раз прошептал Усимацу и ушёл из сада.
В этот день он заснул с мыслью об Осио. Но и на следующий день, и на третий он ложился в постель с мыслью об этой девушке. Правда, наутро приятные мысли об Осио вытеснялись мучительной тревогой: как быть? что делать дальше?.. В этих тревожных думах проходили за днями дни, но Усимацу не находил ответа. Хотя он рассчитывал, будучи здесь, обдумать и разрешить много наболевших вопросов, оказалось, что это не так просто. Выходило, что ему не остаётся ничего другого, как вернуться в Иияму и продолжать прежнее безрадостное существование. Да, он ещё молод, не имеет жизненного опыта, не располагает средствами и, вдобавок,
Глава XII
Миновал четырнадцатый день после смерти отца, и Усимацу решил собираться в обратный путь. Дядя и тётка засуетились: высчитывали по календарю дни, сплели ему дорожные сандалии, испекли пять рисовых лепёшек, хотя хватило бы и трёх, завернули их в бамбуковые листья, добавили к ним ещё маринованной дыни. По случаю отъезда Усимацу к ним зашёл отец Оцумы.
Сидя у очага, они вспоминали прежние времена. Разговоры постоянно возвращались к покойному отцу. Прощальный чай… Когда Усимацу пил этот крепкий душистый напиток, он сильнее, чем когда-либо, почувствовал теплоту родственных уз. Дядя проводил его до околицы, до того места, где стояло изваяние бога, покровителя путников, и тут они попрощались.
По небу медленно ползли тяжёлые, серые облака, и малолюдная долина Тиисагата казалась ещё более унылой. Горная цепь Эбоси скрылась за тучами. А в долине Нисиноири, там, где находилась одинокая могила отца, наверное, уже выпал снег. Накануне целый день дул пронзительный зимний ветер, он сорвал с деревьев последние листья, и их верхушки стали совсем голые, словно голова буддийского монаха. Горы выглядели по-зимнему печально. Долгая зима, наводящая тоску при одной мысли о ней, окончательно вступила в свои права. Уже доставались из корзин тёплые ватные шапки. Из ноздрей лошадей, гружённых тяжёлой кладью, шёл белый пар. Как всегда в эту пору, в горах погода резко менялась. Вдыхая холодный чистый воздух, Усимацу спускался по каменистой дороге. Когда он добрался до окраины деревни Арая, пальцы у него совсем окоченели.
В Танаке Усимацу сел на поезд, шедший в Наоэцу, и прибыл в Тоёно после полудня. В станционном ресторанчике Усимацу подкрепился лепёшками, испечёнными тёткой. Изрядно проголодавшись, он съел целых четыре. Оставшуюся лепёшку бросать не полагалось, да и отдать собаке тоже не годилось, и он снова завернул её в бамбуковый лист и сунул в карман пальто. Потом Усимацу подтянул покрепче тесёмки сандалий и направился к пристани Канидзава. Она находилась на расстоянии одного ри. [28] Впрочем, на сей раз этот путь показался Усимацу короче, чем в прошлый раз. Шагая по прямому, уходящему вдаль шоссе Хоккоку, Усимацу не заметил, как вышел к широко разлившейся Тикуме.
28
Ри — 3,9 км.
Он поспешил к пристани справиться, когда будет лодка, идущая в Иияму; оказалось, что она только что отошла. Какая досада! Придётся ждать следующую. Всё же это лучше, чем идти пешком, — успокаивал себя Усимацу и в ожидании лодки решил отдохнуть в ресторанчике.
Пошёл мокрый снег. Небо сплошь заволокло серолиловыми тучами. Ждать под открытым небом больше часа само по себе было невыносимо. К тому же от быстрой ходьбы Усимацу сильно вспотел, даже рубашка на спине взмокла. Волосы на лбу так слиплись, что неприятно было касаться их рукой. Пока Усимацу, распахнув кимоно, отдыхал, потягивая
Тем временем к пристани подкатили две коляски. Пассажиры, видимо, торопились. Насквозь промокшие рикши, вероятно, предвкушая хорошие чаевые, проворно опустили верх колясок и стали выгружать багаж. Взгляды всех присутствующих устремились на сошедшую с коляски пару.
Усимацу был ошеломлён, и не без основания: это был Такаянаги с какой-то женщиной. Бывают же такие совпадения: вместе ехали сюда и вместе возвращаются, да к тому же ещё ждут одну и ту же лодку. Только тогда Такаянаги ехал один, а теперь возвращается вдвоём с женщиной, видимо, своей молодой женой, закутанной по самые брови в светлый шёлковый платок. Взглянув на стройную фигуру женщины в новом элегантном пальто, Усимацу сразу понял, кто она. Он с удивлением отметил, что предположение Рэнтаро оправдалось.
Хозяйка провела новых гостей в заднюю комнату. Там у жаровни уже сидел пассажир, пожилой бонза, и по тому, как он по-приятельски сразу же заговорил с Такаянаги, было ясно, что он — его давний знакомый. Потом оттуда донёсся громкий хохот. Усимацу отвернулся и стал смотреть на унылое небо, на непрерывно падающий мокрый снег, но как-то незаметно для него самого его внимание то и дело привлекали шум и смех, доносившийся из задней комнаты. Не желая прислушиваться, он всё же невольно напрягал слух. И он услышал такой разговор:
— Право, я и не думал так скоро с тобой увидеться! — говорил бонза. — Я полагал, что ты занят выборами, объезжаешь округу. А ты, оказывается, вот чем занимался! Я не подозревал, что у тебя такое радостное событие.
— Нет, я действительно был очень занят, — послышался голос Такаянаги. Усимацу представил себе, какой у Такаянаги сейчас самодовольный вид.
— Это замечательно! Извини за нескромный вопрос, а супруга твоя тоже из Токио?
— Да.
Услышав этот ответ, Усимацу усмехнулся.
Из дальнейшего разговора он понял, что супруга Такаянаги намеревалась из Ииямы отправиться в Токио, посетить Эносиму и Камакуру. Так как Такаянаги был человек предусмотрительный и ловкий, он ехал в Иияму не из Нэцу, а сделав изрядный круг. И вот, встретив бонзу, наговорил ему с целый короб. Усимацу от его беззастенчивого вранья стало не по себе. «Сколько скверного творится на свете», — думал он, невольно сравнивая мрачную тайну этой четы со своей собственной тайной, и снова чуть утихшая боль сжала его сердце. Но, встряхнувшись, он напустил на себя беззаботный вид и быстро вышел из ресторанчика.
Крупный мокрый снег шёл не переставая. Погода предвещала сильный снегопад, который ежегодно бывает в этих местах на всём протяжении тракта от Этиго до Ииямы. Серые тучи по-прежнему заволакивали небо. Горная цепь Ками-Такаи, плоскогорье Сугатайра и другие громоздившиеся друг на друга горы, окутанные снежными облаками, то проглядывали сквозь туман, то снова исчезали из вида.
Некоторое время Усимацу, забывшись, смотрел на быстрые воды Тикумы, но незаметно его мысли опять вернулись к только что услышанному разговору. В это время началась продажа билетов, и все пассажиры устремились к кассе. Усимацу несколько раз оборачивался, чтобы взглянуть на чету Такаянаги. «Не надо, не надо этого делать», — говорил себе Усимацу, но оглядывался снова и снова.