Нас не брали в плен. Исповедь политрука
Шрифт:
Я не стал вызывать кого-либо из дивизии для сопровождения, а хорошо зная эти места (я летом много раз проезжал здесь на коне), зашагал к месту новой службы. Мне надо было пройти не более 20 километров, и я бодро их прошел. Стоял морозный день, но без снега, и идти было нетрудно. В темноте я вышел к тыловым частям дивизии, пошел на огонек и услышал разговор двух бойцов, которые что-то варили в котелке. Захожу в землянку, у бойцов (оба казахи, молоденькие ребята) никакого волнения и страха: карабины стоят в углу, на двух камешках что-то кипит в котелке. Оказалось, что они несут службу охраны своей части — саперного батальона. Варили они лоскуток поясного ремня: ремень у одного бойца был слишком длинен, вот его он и укоротил для варева: «Он еще не такой старый, незатасканный». Никаких продуктов у них не было, бойцы жили голодно. Горькое впечатление осталось у меня от первого знакомства с дивизией.
В 93-й стрелковой дивизии
Моим домом в дивизии стала маленькая землянка. Сразу за дверью маленькая печка и настил из досок для сна ординарца заместителя командира дивизии.
В дивизии было три стрелковых полка, артиллерийский полк, батальоны: лыжный, саперный, пулеметный, медицинский, связи; имелся хлебозавод. Мелкими подразделениями были штабная рота, клуб, редакция газеты, особый отдел, прокуратура, трибунал, полевая почта, а за ними еще севернее медсанбат и тыл со складами и мастерскими. Личный состав политотдела в основном был из политработников, призванных в армию. Заместитель начальника политотдела батальонный комиссар Бурлаков, как выяснилось, в части ходить не любил и просил доверить ему работу с кадрами: учет, укомплектование, перемещения, присвоение воинских званий, поощрение отличившихся. Секретарем партийной комиссии был старший политрук Ягнетинский, бывший до войны секретарем одного из районов Харькова. В боевых делах дивизии он участия не принимал, никогда на ночь в частях не оставался, а если часть, где он находился, вступала в бой, то он немедленно спешил в политотдел. Уже через месяц он стал выпрашивать у меня представление к награде: «Товарищ начподив, меня из дома поздравляют с наградой, а у меня ее нет». Я отвечал ему, что в настоящем положении в дивизии о награде говорить не приходится, рано еще, не заслужили.
Главной своей задачей я видел борьбу с трусостью и дезертирством, — и основная работа должна была развернуться в передовых подразделениях полков, в окопах и землянках. В комендантском взводе для начальника политотдела имелись конь и коновод. После «школы» езды в кавдивизии я, к удивлению политотдельцев, стал ездить верхом. Ординарцем у меня стал Андрей Васичков, охотник с Алтая, по профессии золотодобытчик. Ему было уже под пятьдесят, и он охотно рассказывал о своей жизни: он воевал еще в Гражданскую войну, и одно время недолго был у Махно, но после взятия Крыма ушел в Красную Армию. Инструктором по работе среди немцев был старший политрук, инженер по образованию, москвич, рослый и очень физически сильный человек. При этом он был горький пьяница и регулярно напивался до потери сознания. Об этом мне доложили сразу, но избавиться от инструктора пока я не мог — через два дня он снова был в строю и энергично работал. Обычно я сам составлял текст для передачи немецким солдатам, а он переводил его на немецкий язык и ночью с переднего края в рупор громко читал текст для немцев (местами окопы переднего края находились на расстоянии до 50 метров). До начала окружения немецких войск под Сталинградом немцы не слушали наших передач и открывали огонь, чтобы их заглушить, но в разгар ликвидации армии Паулюса внимательно слушали наши передачи и не стреляли. Этими передачами работа с немецкими солдатами не ограничивалась. К нам приезжала из армии специальная машина с громкоговорителем. Ее ставили в укрытом месте, выносили динамики на передовую и начинали передачу. Немцы обстреливали нас, но успеха не достигали. Вели мы и наглядную агитацию: с появлением наста перед передним краем немецкой обороны ночами выставляли на полозьях рамы с написанными на холстах сообщениями и карикатурами. Один раз поставили карикатуру на Гитлера и привязали провод, чтоб немцы не могли ее утащить (что случалось), — тогда их офицеры приказали стрелять в нее. Немецкие солдаты не жалели патронов, паля в Гитлера из автоматов и пулеметов, а наши бойцы уморились от смеха. Через два дня мы это повторили на другом участке обороны, и получилось то же самое. Такие агитки устраивали по всему рубежу обороны дивизии.
Сибиряки, в том числе и мой ординарец Васичков, ежедневно бегали рано утром умываться на речку. Если прорубь замерзала, ее прорубали снова и умывались ледяной водой. Когда начал таять лед, то около проруби обнаружили труп немецкого солдата. Васичков говорил мне: «Товарищ начальник, мы целую зиму умывались водой, которая текла мимо дохлого немца, он и мертвым пакостил нам».
В дивизии было несколько сот девушек: от санитарок в ротах до медперсонала частей и медсанбата. Многие из них жили с командирами, сержантами, с солдатами как будущие жены; были и те, кто жил временным увлечением. Рядом с медсанбатом стояла в резерве танковая бригада, и девушки из медсанбата, окруженного колючей проволокой, по-пластунски переползали в расположение танкистов на всю ночь. В марте бригада снялась и ушла, а в медсанбате не.оказалось одной пылкой санитарки. Искали вокруг и никаких следов не обнаружили, но через два дня пропавшая вернулась и сама рассказала, что ночью она переползла к танкисту в танк, а тут тревога. Танки спешно уходили, и, чтобы не компрометировать себя, танкист не отпустил ее из танка, и ей пришлось пройти пешком 40 километров, шла она больше суток... Позже, уже при генерале Латышеве, ставшем командиром дивизии, было отдано распоряжение всех девушек одеть в брюки вместо юбок... Большинство девушек ревностно относились к службе и выполняли боевые задания достойно и мужественно. Даже в горькие дни первых неудачных боевых действий, проигранных дивизией боев несколько санитарок в полках были представлены к высоким наградам за вынос раненых с поля боя.
В землянках штаба дивизии имелась проводка для
Доклад Сталина вошел в наши души, влив в нас еще большую уверенность в победе над врагом. В нем Сталин поставил задачу «уничтожить гитлеровское государство и его вдохновителей, уничтожить гитлеровскую армию и ее руководителей, разрушить ненавистный «новый порядок» в Европе и покарать его строителей». Подведя итоги военным действиям за 1942 год, Сталин сказал: «Враг уже изведал на своей шкуре способность Красной Армии к сопротивлению. Он еще узнает силу сокрушительных ударов Красной Армии... Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник». Эти мудрые, вдохновляющие слова глубоко тронули нас: мы все жили надеждой на перелом в ходе войны. Прозвучавшие слова и определили направление всей политико-воспитательной работы в дивизии. С наступлением темноты и до рассвета политработники находились на переднем крае обороны, проводя беседы с маленькими группами бойцами в окопах, землянках, блиндажах, в боевом охранении, на наблюдательных пунктах, у пулеметов и орудийных расчетов прямой наводки. Беседы проводились и в тылу дивизии. Недалеко от штаба дивизии, в балке, саперный батальон построил просторную большую землянку-клуб вместительностью до 100 человек. Помимо бесед в частях с бойцами мне приходилось в этом клубе выступать перед бойцами подразделений дивизии. К ноябрьским праздникам клуб подготовил красноармейскую самодеятельность. Особенно мне запомнились выступления танцоров, которых было много (особенно в артполку) — до 20 национальностей с Кавказа и Средней Азии: грузины, армяне, азербайджанцы, аварцы, кумыки, казахи, узбеки, туркмены, евреи и другие. Кавказцы очень строго следили за своим внешним видом, многие носили сшитые по своей фигуре брюки, имели самодельные кинжалы, подчеркивая свой «горский» вид. В самодеятельности каждая национальная группа исполняла свой национальный танец. Тогда же я впервые услышал «Землянку» Алексея Суркова. Трогательная, немножко печальная, эта песня брала за сердце, напоминая нам о далеких родных...
Начальнику клуба я дал задание идти с самодеятельностью на передовую и петь и играть бойцам в окопах и землянках — особенно среди бойцов нерусской национальности. Уже в первый день праздника (глубоким вечером, ближе к полночи) самодеятельность выступала на передовой. На участках позиции, где наши окопы находились близко к немецким, немцы слышали пение и даже не стреляли в часы, установленные их командованием для ведения огня. Немецкие солдаты, слушая песни из наших окопов, кричали: «Рус, «Катюшу»!» К этому времени мы хорошо усвоили шаблонность немецких солдат в ведении огня. Зная время обстрелов, бойцы хорошо укрывались, пережидая шквалы огня. Кончилось — и иди себе спокойно, никто не обстреляет. Но одно из выступлений самодеятельности закончилось трагически. Певцы выступили и пошли по глубокой траншее в другое подразделение, и вдруг минометный налет — причем вне «установленного времени». Помощник по комсомолу был ранен, а начальник клуба погиб. Не раз попадал под такие обстрелы и я...
В то время политработникам стали присваивать воинские звания. Командующие фронтами имели полномочия на присвоение званий до майора включительно, и в ноябре мне было присвоено звание майора. А 6 января 1943 года в Красной Армии были введены погоны. По размерам и с виду они были как в старой армии, и начальник артиллерии дивизии, полковник, старый служака, рассказал нам, как они крепятся к шинели или гимнастерке.
Днем я часто ездил в части вручать партийные документы членам и кандидатам партии. В партию принимали много — более 300 человек в месяц. Не имея права подписи партдокумантов, я получил разрешение на их выдачу, а подписывал партдокументы заместитель командира дивизии по политчасти (замполит) Бикрицкий. Верхом на коне, с инструктором по партучету Миусом мы ездили в самые отдаленные от частей места: в боевое охранение, наблюдательные пункты, на передовую линию окопов. Помню, утром я вручил кандидатскую карточку командиру батареи на наблюдательном пункте, а на другой день пришлось отправлять ее в архив ЦК партии. Прямым попаданием тяжелого снаряда в НП командир батареи Вдовиченко был убит.
В середине ноября зима установилась. Сухая и снежная погода с небольшими морозами поставила ряд новых проблем: утепление землянок, заготовка топлива, замена обмундирования. Тылы дивизии получили теплые вещи: валенки, полушубки, меховые рукавицы, ватники, меховые жилеты, шапки, теплое белье. Личный состав оделся по-зимнему. Политотдельцы получили новые меховые полушубки, меховые жилеты, шапки, рукавицы, валенки. Я окончательно распростился со своим полупальто с авиационными петлицами и надел полушубок. Немного погодя в мастерской тыла мне из солдатской шинели сшили комсоставскую, на пуговицах, — но одел я ее только весной, когда полушубок уже не требовался.