Нас не брали в плен. Исповедь политрука
Шрифт:
Войдя в курс работы, я решил изучить технику, как советовал Леонов. В полку замполит Емельянов рекомендовал мне лучший минометный расчет, и с ним я стал изучать миномет. Миномет прост по устройству: опорная плита литая, монолитная, двунога-лафет и ствол, прицел самый простой, не оптический — цель-то не видна; по нему придается нужный угол возвышения ствола для стрельбы. Стрельбу из минометов я видел уже несколько раз в 24-й кавалерийской и 93-й стрелковой дивизиях, и новую технику изучил быстро.
Надо было обзаводиться самыми необходимыми учетными документами, папками, маленьким сейфом или железным ящиком, писчей бумагой. Все это приходилось доставать различными путями, из Политуправления фронта выделить ничего не могли. Дронов предложил отпустить его в Москву на несколько дней: он до войны был секретарем одного из райкомов комсомола в Москве и обещал, что привезет для политотдела бумагу и канцелярские принадлежности. Подписав командировку и взяв литер на проезд,
Немного раньше этих событий я решил съездить в район, где оставил закопанными политотдельские дела. На полуторке с запасом горючего с капитаном-сапером мы выехали в 150-километровый путь по разбитым второстепенным фронтовым дорогам. На вторые сутки мы прибыли в деревню Акулино, ближайшую к месту закопанных документов. В лесу мы ехали тихо, и догнали группу женщин, которые встали на обочине, пропуская машину. Среди них я узнал хозяйку дома из Сосновки, где жил летом 1942 г. до окружения. Она ахнула и присела: «Товарищ начальник, а сказали, что вы попали тогда в плен и вас убили немцы! А вы живы!» Она сказала, что ее сестру угнали немцы в Германию, дом их сожгли, теперь она живет в другой деревне, и они идут на работу на дорогу. Попрощавшись, мы разошлись, — но сколько радости было в таких вот неожиданных встречах!
В Акулине никого из военных уже не было — тихая тыловая деревня, все дома целы, люди жили заботами колхозных работ. Утром мы с капитаном отправились в лес, и я сразу нашел место, где были закопаны документы. Вытащили из мокрой земли сейф — в нем все было цело, а вот то, что было закрыто в кустах ветками: патефон, пишущая машинка — не сохранилось (хозяйка дома, где мы остановились, сказала нам, что пишущую машинку подобрали колхозники, а у них этой весной ее забрали наши военные). Перед деревней на лугу, ближе к речке, была одинокая могилка. На наш вопрос о ней хозяйка рассказала, что немцы расстреляли нашего бойца: он был у них на кухне и украл буханку хлеба. С этой буханкой два немца отвели пленного красноармейца на луг, заставили выкопать для себя могилу и расстреляли. Я подумал, что могила навсегда осталась безымянной, а боец теперь числится как без вести пропавший... Наш шофер, слушая рассказ хозяйки, сказал: «Я перед смертью хоть одного да ударил бы лопатой по голове, прежде чем так глупо кончить свою жизнь!»
Просушив свои бумаги, мы на другой день уехали в бригаду и на обратном пути остановилась у немецких блиндажей, устроенных на бугре. Тут стояли два наших легких танка, подбитых немцами; танки миновали подъем на холм, а на обратном скате их подбили. В одном блиндаже мы обнаружили хороший металлический ящик с застежками, он пригодился бы для хранения документов политотдела. Мы вытащили его из блиндажа, залитого водой, и в нем оказалось полно немецких гранат. Несколько гранат мы взяли с собой, и когда подъехали к речке, то решили проверить их действие: я взял одну, привел в боевое положение и бросил в реку — никакого взрыва, бросил капитан — то же самое. Бросили еще по одной — и ничего. Я рассердился и бросил одну на землю — и тут взрыв. Тогда мы поняли, что в воде взрывное устройство не действует: ниточка, что загоралась в гранате, от воды затухала, а на земле догорала и давала импульс взрывателю. Эти гранаты не имели металлического кожуха, а были заключены в тонкую жесть и при разрыве наносили ранения, только попадая в человека. Такую гранату бойцы называли «хлопушкой». Другой вид немецких гранат — это длинная палка с металлическим корпусом со взрывчаткой. Такую гранату на палке можно было бросать далеко, она имела фугасное действие. В первые дни войны у каждого немца была у ремня пара таких гранат.
Бывая в Политуправлении очень часто, я узнал, что начальником отдела учета и выдачи партдокументов является майор Дмитренко. Это был секретарь политотдела 24-й КД, с которым мы работали до февраля 1942 года, когда его забрали от меня в политотдел корпуса. От сержанта до майора, от секретаря политотдела дивизии до начальника отдела Политуправления фронта, он вырос быстро — за два года. Я приехал к Дмитренко, он очень смутился, увидев своего бывшего начальника, — и по-прежнему называл меня начальником. Дмитренко наделил меня бумагой и копиркой, а немного погодя мы оформляли через него выдачу партдокументов принятым в бригаде в партию.
Материально политотдел был теперь укомплектован,
Бригада формировалась уже по измененной структуре партийных и комсомольских организаций, определенной Постановлением ЦК ВКП(б) от 24 мая 1943 года. Институт заместителей командиров рот и им равных упразднялся. В полках из политсостава остались заместитель командира полка и замы в дивизионах. Эта мера привела к высвобождению большого количества политсостава младшего звена, и их всех направляли на курсы командного состава. Фронт получал хорошее пополнение офицеров для всех родов войск.
В повседневной напряженной работе быстро прошел июнь. В середине июля я поздно вечером возвратился из Политуправления фронта, майор Клюй встретил меня около дома и сказал, что меня ожидает хороший гость, очень близкий мне человек. Я не мог представить себе, кто мог быть этим гостем, захожу в дом и вижу: на моей кровати крепким сном спит мой брат Коля, которого я не видел несколько лет. Он не проснулся, даже когда я лег рядом с ним. Только утром он увидел меня, обнял и крепко поцеловал. Он имел звание капитана и был инструктором политотдела в 3-й Ударной армии; начальник политотдела армии предоставил ему отпуск для встречи со мной. Через Политуправление фронта он узнал, где я нахожусь. Ему даже дали самолет, и он летал над сосновым лесом, разыскивая нашу бригаду, но не нашел — опыт маскировки у нас был уже подходящий. Потом он два дня ходил по лесам в районе Торопца и вот, наконец, нашел меня. Мои сослуживцы спрашивали меня, на сколько лет брат моложе меня, я отвечал, что он старше меня на семь лет, а они не верили... Побыл Коля у меня целый день, отдохнул, мы поговорили о том, как прожили прошедшие два года войны, а на следующий день я отвез его на тарантасе в Торопец на вокзал. На память о нашей встрече мы с Колей сфотографировались, и карточку я послал домой.
Собрав политработников частей, я поговорил с ними о развитии самодеятельности. Дело наладилось, и через несколько дней устроили смотр красноармейской самодеятельности, — получилось довольно хорошо. Для культурного отдыха бойцов днем показывали кино с закрытым от света экраном, прокручивая под-рядне менее трех картин. Через Политуправление фронта я добился направления в бригаду труппы артистов Малого академического театра — они показали нам «Без вины виноватые» Островского. В главных ролях выступали народные артисты СССР. Выступал для личного состава и фронтовой ансамбль песни и пляски. Коллектив был небольшим, и среди музыкантов большинство были молодыми упитанными евреями. Играли они хорошо, и свою группу ансамбль называл «Лонодефа » — «Лопни, но держи фасон». Но после их выступлений мне удалось пригласить ансамбль пограничников, и программа фронтового ансамбля на этом фоне оказалась бледной. Пограничников слушали и смотрели с большим интересом!
Прошла уже половина июля, а в бригаде все еще не было заместителя командира бригады по политчасти — должность была вакантной. Я поехал в Политуправление и случайно захватил с собой майора Злоказова, замполита полка. Закончив с делами, я зашел в отдел кадров и спросил начальника, когда в бригаде будет замполит. Он ответил мне, что вызвали одного майора, но он что-то не появляется. «Как фамилия?» — «Злоказов». — «Я вам его сейчас представлю, он со мной в машине». Злоказову вручили предписание о назначении замполитом в бригаду, но на этой должности он проработал мало. Должность замполита в соединениях была упразднена, теперь она совмещалась с должностью начальника политоргана. Так в каждом соединении высвобождался еще один старший офицер-политработник. У кадровиков началась горячая пора — освобождения, подбор и назначения на должности в каждом соединении. Кадровики решали, кого лучше и выгоднее отправить на учебу, а кого оставить на должности, и вот нас с замполитом вызвали в отдел кадров для беседы. Ознакомившись с нашими личными делами, начальник отдела кадров сказал, что Злоказов, как молодой для этой должности политработник, освобождается от нее и переводится в резерв командного состава для направления на учебу, — а мне объявил, что я остаюсь в бригаде на должности замполита и начальника политотдела. Злоказов и я были довольны таким решением, и мы вернулись в бригаду. Злоказов ничего не делал, ожидая вызова на учебу, а я продолжал усиленно работать.