Нас тревожат другие дали. Выпуск 3
Шрифт:
Не успел Вадим отвязать пса, всего три секунды было у него, чтобы добежать до погреба. И это так, на всякий случай, потому как никогда не предугадаешь, где рванёт.
Чуда не случилось. Рвануло в его собственном дворе, взрыв оглушил мужика, бросил вниз по ступеням, к мешкам с картошкой и буряком (дверь-то он прикрыть за собой уже не успел). Хорошо хоть, жены дома не было, уехала к родным. Отлежался он немного на ледяных ступенях, надышался гнилью овощей, выбирался на свет божий на четвереньках, дрожащими пальцами ощупывая
Увидев то, что осталось от любимого пса, долго и безутешно плакал, винил себя в смерти, не мог простить, что не спас… А как спасёшь, когда у тебя есть всего три секунды?
После этого случая Мария и решила: как ни жаль ей Альму, но щенка она всё-таки заберёт!
В последние дни Альма всё чаще стала уходить в поисках еды, у неё появились ухажёры, личная жизнь. А малыш подолгу оставался один, и женщина тревожилась, что он может замёрзнуть.
Наступил вечер перед Рождеством. Чтобы пробраться к туалету, ей пришлось чуть ли не тоннель прорыть в снегу. Щенка нигде не было видно. Он не показался из ямы, не выполз из туалета.
– Рэм! – звала она, перекрикивая завывания ветра. – Рэм, где ты?
Обошла вокруг туалета, стала подниматься на холм. И вдруг услышала лёгкое, почти неслышное за метелью повизгивание. Бедный щеночек провалился в сугроб и не мог из него выбраться, сил не хватало. Снег набился ей в сапоги, в карманы полушубка, даже волосы, выбившиеся из-под шапки, были в снегу, но она пробиралась к нему, яростно вминая снег и прокладывая себе дорожку…
Когда они с Рэмом были уже у самых своих дверей, откудато появилась Альма, догнала их, встала передними лапами ей на грудь, обнюхала Рэма, убедившись, что он жив-здоров, а потом развернулась и стала уходить. Один раз обернулась, словно попрощалась с сыном…
Рэм живёт с Марией. Он подрос и ещё больше напоминает волчонка. А Альма по-прежнему одна, наверное, свобода для неё дороже всего. Пару раз она приходила к ним, спала с сыном в кресле, а потом ушла. Насовсем.
Много горя видеть довелось людям за последние годы. И переживать. Но когда Мария думает о войне, то почему-то сразу вспоминает растерзанное собачье тельце, на цепи, с неснятым ошейником, разбросанное по кровавому снегу. Да видит одинокого, неприкаянного щеночка на холме, выглядывающего человека… И этот проклятый деревянный туалет, кривой, шаткий, как вся наша прифронтовая жизнь, не нужный никому, кроме одинокой, брошенной людьми собаки…
Расстрелянная Терема
Рассказ
В среду на первом уроке школу облетела шокирующая новость: в шесть часов утра к дому учительницы химии подкатили «опель» и микроавтобус. Из автобуса выскочили несколько военных, в балаклавах, с автоматами, и побежали во двор, следом направились трое в штатском из автомобиля. Учительницу с какой-то тряпкой на голове вывели на улицу, затолкали в автомобиль и увезли. Ошеломлённый муж
«За что?» – этот вопрос витал в стенах школы целый день. Задавать его громко никто не решался, произносилось всё шёпотом и в небольших группках, где доверяли друг другу.
В девятый класс новость принёс Евсеев Никита.
– Слышал? – толкнул локтем Сергея и шлёпнулся на свободное рядом с ним место. – Химичку нашу замели. Сепаратистка.
Сергей, ещё не совсем проснувшийся, только хмыкнул: мол, шутку оценил. Учительница химии хоть и вредная, чересчур строгая, но ему ставила десять баллов и на то, что он учительский сын, плевать хотела. Учишь – получай!
– Так ей и надо, гадине, – продолжал гнуть своё Никита. – Всё ко мне цеплялась, двойки ставила, ещё и зудит: «Ты можешь учиться лучше, у тебя память прекрасная». Если она такая прекрасная, то какого ж ты хрена мне двойки ставишь?
Сообразив наконец, что Никита не шутит, Сергей спросил:
– А ты откуда это знаешь?
Никита неопределённо повёл плечами, ничего не ответив и не объяснив, всё продолжал смаковать новость:
– Говорят, она корректировщица, сведения передавала.
Тут уж Сергей откровенно заржал, чем разбудил сидевшего за столом историка.
– Что там у вас такое? – Очки Дмитрия Петровича грозно скользнули до самого кончика носа. – Евсеев, сядь на своё место!
Никита нехотя поднялся и пошагал к своему стулу, как раз за спиной Сергея, уже оттуда продолжал комментировать:
– Я знаю, раз говорю. Дочка у неё живёт в этой Дэнэре, через неё она и сообщала. И вообще, разве ты не помнишь, что она на русском уроки вела? А должна была – на украинском…
– Ты тоже по-русски говоришь, так что, и ты сепаратист?
Никита тут же ткнул товарища кулаком в спину. И, словно в подтверждение того, что это для него оскорбление, водрузил поверх рубашки вытянутый из-за пазухи кулончик в форме трезубца. «Ещё один ярый патриёт», – подумал Сергей.
К разговору мальчишек какое-то время прислушивалась Ирка Турянская, сидящая в соседнем ряду. Воспользовавшись тем, что историк повернулся спиной и искал на карте только ему интересную реку, Ирина подскочила к мальчишкам и добавила свою порцию слухов:
– Она пенсионерка, на её место давно уже молодые метят. Вот кто-то и постарался, написали или позвонили – и всё, место свободно.
Уже второй день об учительнице ничего не слышно, домой она не возвращалась, телефон её отключён. Всполошившиеся коллеги даже пытались связаться с её мужем, расспросить его, где же Ирина Романовна. Он-то должен знать! Но оказалось, что он тоже ничего не знает, увезли – и с концами. Пропал человек. Враги откровенно радовались, а считавшиеся друзьями старались остаться в стороне, словно ничего и не случилось.