Шрифт:
Нашему поселению не хватало людей. Катастрофически. Даже вечно юморной Пашка не отрицал сложившуюся безысходность и лишь угрюмо качал головой, когда мы теряли очередную единицу. Да, в нашей суровой реальности люди стали лишь единицами.
Если соотнести количество наших единиц и наших врагов — шансов выжить не было совсем. Поэтому, в мере теперь существовало лишь одно правило: чем больше единиц на вашей стороне, тем выше шансы на выживание.
Те немногие, что приходили в наш лагерь по одному, реже по двое, умирали за пару месяцев в бесконечных стычках с мертвяками. Кто-то
Нельзя сказать, что новенькие были совершенно бесполезными, ведь за годы жизни в страхе, бегах и непрекращающейся войне с мертвыми, каждый обретает новые, полезные для текущей реальности навыки. Навыки, несущие смерть. Большинство из нас никогда о них не просило и тем более к ним не стремилось, но жизнь распорядилась иначе.
Каждый старался привнести в жизнь лагеря толику прошлой жизни, спрятавшись за высокими стенами, ограждающими нас от бесславной кончины.
Люда, к примеру, делала потрясающее рагу. Лосятина, крольчатина…Из всего, что удавалось поймать охотникам вблизи лагеря. Иногда, у нас даже был выбор из нескольких блюд. По этому случаю обязательно закатывали вечеринку: большинство единиц собирались у костра и вспоминали былое за плошкой горячего. В дни менее праздные, когда нормальной еды не было совсем и Люде приходилось готовить худощавых крыс, я сбегал из лагеря под любым предлогом, лишь бы не чувствовать этот запах, разносившийся на несколько метров вокруг. Он проникал глубоко в ноздри, впитывался в одежду. Мерзость.
Странно осознавать, что некоторые люди по-настоящему раскрылись только когда миру пришел звездец. Смачный такой, с мертвячей отдушкой…И вероятно — бесповоротный.
Все прошедшие годы я старался относится к ситуации, если можно сказать, философски: пока я живой — я живу. А дальше, будь что будет. Простая такая философия.
Верующим никогда не был. Не прельщали ни Боги, ни знаки судьбы, ни гадания. Всю осознанную жизнь, будучи в том мире или этом, я полагался только на самого себя. Думаю, что именно из-за этого и дошел так далеко. Выжил. Уже хоть что-то.
Смотря на звездное небо, я сидел на походном стуле возле своего вагончика, попивая чай. Вернее, то, что у нас называлось чаем: кипяток, заваренный с ягодами.
Я откинулся на стуле, закинув ногу на ногу и делая очередной глоток теплой жидкости.
Ощущение режима стоп-крана цивилизации. Словно кто-то однажды дернул рычаг и изменил текущую реальность, позволив нам больше обращать внимание на природу и ее красоты.
Без машин — стало тише и легче дышать.
Без городских огней — появилась возможность рассмотреть все миллиарды звезд на небе.
Без гаджетов — лучше понимать себя и других, отдавая свое время на то, что действительно важно.
Через полчаса была моя очередь заступать на дежурство. Выход в город за припасами я любил куда больше, за возможность размять конечности и проломить череп ставшему подобием человека трупаку.
Но, стена тоже ничего. Стена сойдет.
Я поднялся со стульчика, и зашел в свой вагончик. Поставил кружку с остатками «чая» на стол. Жилье мне дали одно из лучших: синий вагончик с одним окном, небольшой деревянный
В качестве освещения я использовал керосиновую лампу. Горела уже довольно тускло, но порции керосина мне пока не полагалось — не моя очередь. В этом минусы экономии. В запасе я хранил несколько свечей, которые сам нашел в городе. С ними хоть как-то протяну до выдачи керосиновой порции.
Я неспеша двинулся в сторону стены.
Наш текущий лагерь представлял собой бывшее здание школы в скоромном поселке, что позволило нам жить в тишине и близости леса. Школа была небольшой, но тем проще было за ней следить. Большинство единиц жили в самом здании — там было безопаснее. Я-же предпочел вагончик, хотелось быть ближе к природе.
Мы отстроили двухметровые стены по периметру из того, что было под рукой: железные листы соседних заборов, деревяшки, прочий мусор. В стратегически важных местах стены мы соорудили помосты, на которые можно было забраться по деревянным лестницам с внутренней стороны двора.
Лето, жара. Даже ночное время не привносило прохладу. Я надел потрепанную темно-синюю кепку с вышивкой некогда известного футбольного клуба «Зенит». Никогда не был фанатом, но в данном случае кепка имела практичное значение: защитить мою голову от утреннего солнца, которое я непременно застану на дежурстве.
Поднявшись на помост, я отпустил Пашку, который сонно мне кивнув, направился в свой вагончик. Обычно, Пашка болтал без умолку, но в последние дни заметно притих. Его девушка, Катя, не вернулась с вылазки. Её спутники сообщили, что при нападении зомбарей были вынуждены бросится в рассыпную, и Катя потерялась из виду, скрывшись в густых зарослях леса.
Естественно, Паша, в силу своей вспыльчивости и бездумья намеревался собрать спасательный отряд и найти Катю «по горячим следам». Но, рисковать даже двумя единицами, с вероятностью потерять три, было неразумно. Кое-как угомонив Пашку, вся наша команда постаралась настроить его на позитивный лад.
Мол, Катя опытная.
Мол, не в первой ей самостоятельно добираться до лагеря.
Слушая сладкие речи своих соратников, я хотел-было Пашку переубедить, да только боялся, что хуже сделаю. Лезть не стал.
Прошло пять дней. Катя не вернулась, а Пашка уже мысленно ее похоронил.
С этими не веселыми думами я всматривался в четкий горизонт лесной полоски. В такой тишине можно было услышать приближение врага еще до того, как он появится в поле зрения. А что бы легче увидеть этого самого врага, мы с ребятами вырубили все деревья в округе примерно на триста метров.
В те дни пришлось сильно повозится, ведь зомбари реагировали буквально на каждый звук. А учитывая привычную тишину — ритмичные удары топора были для тварей словно колокольчиком к обеду нашими теплыми телами. Тогда мы потеряли около десяти единиц. Их кровью было окроплено наше безопасное будущее.
Дежурить мне предстояло до девяти утра. Около шести часов. Это время мы выверили с помощью проб и ошибок: если дежурить больше — рассеивается внимание; если дежурить меньше — сменщики не успевали отдохнуть и сделать важные для лагеря дела.