Насчастливый город
Шрифт:
— Кого интересуют правила? Проводите нас в камеру моего зятя, Уолли!
— Этот джентльмен — репортер? Мистер Хейт не желает видеть никаких репортеров, кроме мисс Робертс.
— Нет, он мой друг и друг Джима.
— Догадываюсь, — снова пробормотал Планетски.
Они двинулись в долгий путь, прерываемый отпиранием и запиранием железных дверей и бетонными лестницами. Когда они шли через коридоры с птичьими клетками в человеческий рост с обеих сторон, запах испарений и лизола становился сильнее с каждым шагом. Лицо Пэт позеленело, она цеплялась за руку Эллери, но воинственно выпячивала
— Пришли, — объявил Эллери, и Пэт глотнула несколько раз.
При виде их Джим вскочил на ноги, на его желтых щеках появился румянец. Но затем он снова сел и хрипло произнес:
— Привет. Не знал, что вы придете.
— Привет, Джим! — весело поздоровалась Пэт. — Как поживаешь?
Джим окинул взглядом камеру.
— Неплохо, — ответил он с кривой улыбкой.
— По крайней мере, здесь чисто, — проворчал судья Мартин, — чего нельзя было сказать о старой окружной тюрьме. Ну, Джим, мне пора. Завтра снова загляну для разговора.
— Спасибо, судья. — Джим снова криво улыбнулся.
— С Норой все в порядке, — доложила Пэт, как будто Джим спрашивал ее об этом.
— Вот и отлично, — отреагировал он. — Значит, в порядке, а?
— Да! — ответила Пэт пронзительным голосом.
— Отлично, — повторил Джим.
Эллери сжалился над ним.
— Пэт, кажется, вы говорили, что у вас здесь какое-то дело? Я бы хотел сказать кое-что Джиму наедине.
— Толку от этого будет немного, — сердито буркнул судья Мартин. Эллери показалось, что гнев старого юриста был наигранным. — У этого парня не осталось ни капли здравого смысла! Идем, Патриция.
Пэт повернула бледное лицо к Эллери, что-то пробормотала, слабо улыбнулась Джиму и вышла вместе с судьей. Охранник Планетски запер за ними дверь камеры и покачал головой.
Эллери посмотрел на заключенного. Джим сосредоточенно изучал каменный пол.
— Судья хочет, чтобы я заговорил, — внезапно пробурчал он.
— Почему бы и нет, Джим?
— Что я могу сказать?
Эллери предложил ему сигарету. Джим взял ее, но, когда Эллери поднес к ней зажженную спичку, покачал головой и стал медленно рвать сигарету на кусочки.
— Вы могли бы сказать, — отозвался Эллери между затяжками, — что не писали этих трех писем и не подчеркивали абзац о мышьяке.
На момент пальцы Джима перестали терзать сигарету, потом возобновили свою разрушительную работу. Его бесцветные губы скривились наподобие оскала.
— Джим.
Тот посмотрел на Эллери и тут же отвел глаза.
— Вы действительно планировали отравить Нору?
Ничто не указывало, что Джим слышал вопрос.
— Знаете, Джим, когда человек виновен, ему лучше сообщить правду адвокату и друзьям, чем хранить молчание. А когда он невиновен, молчать просто преступно. Это преступление против самого себя.
Джим молчал.
— Каким образом ваша семья и ваши друзья могут вам помочь, если вы не помогаете себе сами?
Губы Джима шевельнулись.
— Вы что-то сказали, Джим?
— Ничего.
— В данном случае, — быстро продолжил Эллери, — ваше молчание является преступлением не столько против вас, сколько против вашей жены и вашего будущего ребенка. Как можете вы быть настолько бесчувственным, чтобы тащить их за собой?
— Не
— И вы хотите, чтобы я передал это Норе? — осведомился Эллери.
В глазах Джима было столько горя, когда он, тяжело дыша, опустился на край койки, что Эллери подошел к двери и позвал Планетски. Налицо были все признаки трусости, стыда и жалости к себе. Но в то же время упорное нежелание говорить о чем бы то ни было, хотя бы для простого самовыражения, таило в себе опасность…
Когда Эллери следовал за надзирателем по коридору, сопровождаемый взглядами заключенных, в его мозгу внезапно что-то вспыхнуло. Он резко остановился, заставив старика Планетски повернуться и удивленно посмотреть на него, но затем покачал головой и зашагал дальше. Эллери едва не ухватил ускользающий от него факт. Может быть, в следующий раз…
Стоя перед дверью с дымчатым стеклом на третьем этаже здания окружного суда, Пэт глубоко вздохнула, попыталась разглядеть свое отражение, нервно поправила норковую шапку, без особого успеха попробовала изобразить улыбку и вошла. Мисс Биллкокс уставилась на нее, словно увидела призрак.
— Прокурор здесь, Билли? — спросила Пэт.
— Сейчас узнаю, мисс Райт, — пролепетала мисс Биллкокс и скрылась.
Картер Брэдфорд сам вышел из кабинета.
— Заходи, Пэт. — Он выглядел усталым и удивленным, а когда шагнул в сторону, пропуская ее вперед, Пэт услышала его неровное дыхание. «О боже! — подумала она. — Может быть, еще не слишком поздно?»
— Работаешь?
Стол Брэдфорда был завален бумагами.
— Да, Пэт. — Картер обошел вокруг стола и встал позади него. Одна стопка скрепленных друг с другом листов была раскрыта — он потихоньку закрыл ее, положил на нее ладонь и кивнул в сторону кожаного кресла.
Пэт села, закинув ногу на ногу.
— Похоже, старый кабинет — я хотела сказать «новый»— не изменился, Карт.
— Это единственное, что не изменилось.
— Тебе незачем прятать твои бумаги, — улыбнулась Пэт. — У меня не рентгеновский взгляд.
Картер покраснел и убрал руку.
— Хоть я и сделала макияж, но не собираюсь изображать Мату Хари. [45]
— Я не… — сердито начал Карт, потом провел рукой по волосам знакомым жестом. — Опять мы цапаемся. Пэт, ты выглядишь просто потрясающе.
— Очень любезно с твоей стороны, — вздохнула она, — учитывая, что я начинаю выглядеть соответственно своему возрасту.
— Соответственно возрасту? Ты… — Карт судорожно глотнул и добавил прежним сердитым тоном: — Мне чертовски тебя не хватало.
45
Мата Хари (Гертруд Маргарете Целле) (1876–1917) — голландская танцовщица, казненная во Франции за шпионаж в пользу Германии.