Насельники с Вороньей реки (сборник)
Шрифт:
– Паспорт, – буркнула она. Я думал, что она перепишет мои данные в какой-нибудь журнал, но она незатейливо сунула его под монитор компьютера.
– Получите на выходе.
Я не успел сделать несколько шагов по узкому коридору, как дорогу мне преградила ещё одна девица – немного отредактированный вариант первой. Тот же серый брючный костюм, серый металлический голос, серые глаза, лицо и волосы. Нет, с девчонками мне здесь явно не повезёт…
– Пройдите в комнату для переговоров, – она ткнула пальцем в сторону
– Что там? – спросил я заинтересованно.
– Ждите. Сейчас с вами поговорят. Не ходите по офису: вы мешаете сотрудникам.
Предельно понятно.
Комната для переговоров была маленькая, глухая и душная. Стены выкрашены серой краской – той самой, которую любят военные моряки и дешёвые офисы. Воздух в неё старательно нагонял кондиционер. Посредине комнаты стоял чёрный стол из полированного дерева, вдоль стены – чёрный обтянутый кожей диван и два кожаных массивных кресла по краям стола. Эдакий гибрид тюремной камеры и борделя.
Я сел на диван и достал записную книжку. Этому приёму меня когда-то научил один пожилой журналист: люди разговаривают с человеком, который вертит в руках тетрадку и ручку, совсем иначе, чем с человеком без тетрадки и ручки.
Но местных обитателей тетрадкой и ручкой явно было не пронять.
Дверь открылась, и вошли двое – невысокая худая светловолосая голубоглазая женщина, похожая на птицу, и низенький мужичок – точь-в-точь клон Ленина. Лысый, с венчиком коротко подстриженных волос и бородкой, как у Ильича.
– Скажите Протасову, что он мне ФэМэНэЭс-проект сорвал! – с места в карьер начал мелкий мужичок. Я ждал продолжения, но мужичок неожиданно вышел из комнаты, с размаха захлопнув дверь.
Женщина (я предположил, что ей не меньше пятидесяти – нетипичный возраст для постсоветских общественных организаций) положила на стол коробочку диктофона:
– Не возражаете?
Я пожал плечами.
– Итак, скажите нам: почему вы обратились к нам в поисках Алексея Протасова? – спросила дама всё тем же скрипучим голосом, и я подумал, что их небось специально учат так разговаривать.
А ещё я подумал, что если в институте я выслушивал преимущественно монолог, то сейчас мне предстоит выдержать допрос. И к допросу я вроде бы не готовился.
– Я представляю туристическую компанию… – я назвал одну из фирм, с которой сотрудничал года два назад. Сегодня она переживала временные трудности, и я даже не был уверен, что в офисе остались включённые телефоны. – Алексей Протасов в прошлом году на Чукотке доставил нам некоторые проблемы. Я обратился к организации, которую он, по его словам, представлял. Там сказали, что знать о нём ничего не знают, и отфутболили к вам. Вот и всё.
Дама задумчиво глядела на то, как крутятся катушки в диктофоне. Диктофон был не очень новый, видимо, у него случалось много работы.
– А там, на Чукотке, он не говорил о том,
– О существовании вашей организации я услышал два с половиной часа назад.
– Ну что же, – дама продолжала рассматривать диктофон глазами актрисы в амплуа мечтательницы. Или наркоманки. – Вы можете написать нам официальный запрос о том, что конкретно вас интересует относительно деятельности Алексея Протасова в организации. Мы рассмотрим ваш запрос в установленные сроки и дадим вам письменный ответ. До свидания.
Я встал и облегчённо вздохнул. Сама обстановка комнаты и манера ведения разговора вкупе с мерзкими девицами навела меня на мысль о том, что где-то в недрах этого особняка может скрываться и пара амбалов для более жёстких форм собеседования.
– Если мне это потребуется, – сказал я для завершения разговора.
– Если вам это потребуется, – эхом отозвалась дама, разглядывая диктофонные катушки.
Она так и не поднялась из кресла. Я обошёл её и вышел в коридор. Судя по всему, Алексея Протасова недолюбливали и на этой бывшей работе.
Я взял паспорт на ресепшене и увидел торчащий из него уголок бумаги. Серо-стальная девица за монитором подняла голову и посмотрела мне в глаза с жёсткой уверенностью. Я кивнул и «чисто случайно» положил на край стола свою визитную карточку с номером мобильного телефона, который работал в Москве. Привычно мазнул взглядом по доске, на которой сотрудники офиса «Живой Земли» должны были отмечать проведённое на работе время. И, соответственно, все были переписаны, как собаки. Прочитав список внимательно, я поднял брови. Мир очень-очень тесен…
Уже дойдя до «Павелецкой», я подумал, что перестаю понимать что бы то ни было. Или Алексей Протасов был сверхконфликтным человеком, или же он настолько сильно отличался от всех остальных людей, что становился прямо-таки непереносимым для окружающих. И то и другое давало ответ на вопрос «почему», но никак не приближало к ответу на вопрос «кто».
На вложенном в паспорт кусочке бумаги для заметок было четыре слова и два телефона. Первое было мне совершенно незнакомо и выглядело как выражение из записных книжек Ильфа и Петрова или словаря племени мумбо-юмбо.
«ЕПЛАЗЕМ».
И дальше номер телефона. Другие слова обозначали, судя по всему, отца Алексея Протасова.
Я вспомнил серенькую мышку на ресепшене, и она уже не показалась мне такой стальной.
Я постарался найти уголок возле станции, где было чуть-чуть потише, и немного подумать.
Что-то сегодня мне не хотелось общаться с отцом Алексея Протасова. Если честно, мне вообще не хотелось с ним общаться. Тяжёлое дело – разговаривать с отцом человека, которого ты нашел убитым при неизвестных обстоятельствах, о чём не можешь сказать напрямую.